Мемуары Дьявола

– О да, сударыня! – воспламенившись действием ломаемой им комедии, выпалил Луицци. – Да, сударыня, и вы должны понять, что в тот момент, когда я почувствовал зарождение этой любви, я задрожал и струсил, как вы и догадались; ибо, как вы сами сказали, вы – женщина падшая! А между тем вы прекрасны, сударыня, и ваша красота обладает той силой, что разжигает вооображение; вы обладаете тем необъяснимым притяжением, что заставляет мужчин падать к вашим ногам; вы принадлежите к тем женщинам, ради которых, как мне кажется, жертвуют жизнью, и больше того – честью и положением в обществе. Вот как вы вошли одновременно и в сердце, и в мысли мои – как женщина падшая и в то же время как обожаемое создание, ради которого можно забыть обо всем. Так вот, сударыня! Еще в ту минуту, когда я почувствовал влечение к вам, я отступил, ибо просто испугался, устрашился этой любви. Первое испытанное мной ощущение сразу дало мне понять, сколь длительны будут предстоящие мучения; дай Бог, если не на всю жизнь! Подобная любовь, сударыня, подобная любовь приводит к безобразной ревности, и я полагаю, вы ее уже испытали; эта ревность относится не к будущему или настоящему, а к давнему прошлому, и никто на свете, даже сам Господь Бог, не в силах погасить ее пламя. Можно насадить на острие шпаги любовника изменщицы, можно всадить пулю в лоб бывшему любовнику, воспоминание о котором особенно омерзительно; но что нельзя убить, сударыня, так это погубленную репутацию, и невозможно начать новую жизнь, которую я бы не назвал преступной, но потерянной – точно. Понимаете ли вы теперь весь ужас любви абсолютной, всеобъемлющей и к тому же оспариваемой обрывками прошлого, любовь, на которую то и дело претендуют десять, а то и двадцать, тридцать бывших возлюбленных? Это адская мука, сударыня, мука, вместо которой я бы предпочел вынести вашу ненависть.

Госпожа де Фаркли бледнела и дрожала все сильнее при каждом слове Луицци; заметив это, он продолжил уже мягче:

– Я кажусь вам несколько грубым, не так ли? Ну, конечно, было бы куда учтивее, если бы я оценивал вас так же, как многие другие, то есть видел бы в вас женщину на пару ночей – не более того; и если бы меня не подавила мощь несказанного очарования, что витает в воздухе вокруг вас и которое в данный момент, помутив мой разум, заставляет меня говорить откровенные вещи, не предназначенные для ушей обыкновенной женщины.

Слушая, госпожа де Фаркли смотрела на Луицци с робкой радостью в глазах и опасливым восторгом, которые, казалось, ей не удавалось скрыть. Наконец, сделав отчаянное усилие, она проговорила:

– Арман, неужели вы не кривите душой? Арман, учтите, в ваших руках последняя надежда жизни, сплошь состоявшей из несчастий; подумайте, Арман, что обмануть сейчас – значит убить меня. Ответьте же, Арман, как перед Богом: любите ли вы меня? Можно ли верить вашим словам?

Барон, со страстью разыгравший комедию, не прочь был узнать, как Лауре удастся сыграть свою роль, и потому воскликнул с выспренней восторженностью:

– Да, Лаура, я вас люблю! Страстью безумца, страстью, пришедшей из преисподней!

– Нет! – горячо возразила Лаура. – Эта страсть внушена небом, Арман; эта любовь – искупление, и она принесет нам неземное счастье, ибо не даст вам повода краснеть или стыдиться ее.

При этих словах Луицци чуть не лопнул от распиравшей его гримасы и заерзал в кресле, ожидая услышать очередную романтическую историю, в финале которой Лаура окажется непорочной, как белоснежная голубка; но госпожа де Фаркли вдруг запнулась.

– Не сегодня, Арман, сейчас уже поздно. – Она улыбнулась печально, но счастливо. – Завтра, завтра вы узнаете историю моей жизни – одного слова было бы достаточно, чтобы все объяснить, но пока я не имею права произносить его. До встречи.

Луицци не стал ее удерживать, ограничившись рьяным вопросом:

– Встречи?! И где, когда?

– Не здесь, – ответила Лаура, – я поставлю вас в известность. Ибо отныне я могу войти в этот дом только в качестве баронессы де Луицци.

Арману едва хватило самообладания, чтобы не расхохотаться тут же, при Лауре; но, обходительно проводив гостью, барон не удержался от громкого смеха:

– Умора, да и только! Не переборщил ли я со своими хитростями? Уж слишком большой успех! Госпожа де Фаркли в качестве баронессы де Луицци! Либо я великий комедиант, либо эта кукла держит меня за полного идиота!

Луицци еще не закончил свой внутренний монолог, как вдруг узрел Дьявола в том самом кресле, из которого тот неожиданно исчез еще утром; Сатана как ни в чем не бывало дымил недокуренной поутру сигарой.

– Ба! И ты здесь! – опять покатился со смеху барон. – Каким ветром тебя унесло сегодня утром?

– Думаешь, ты не настолько мне надоел, чтобы терять время, будучи третьим в твоей содержательной беседе с господином де Мареем?

– Ах да, ты прав, бес. Я уж и забыл, как этот нахал посмел обратить тебя в бегство. А что теперь тебе здесь надо?

– Мне? Ты же сам просил меня рассказать тебе кое-что… о госпоже де Фантан, кажется…