– Но… ведь все они были живы всего два месяца назад; тогда же я видел и Софи… А сегодня она уже снова замужем и изменилась до неузнаваемости… А! Этого не может быть, я тебе говорю, все ты врешь, мерзкий пес!
– Нет, господин, сейчас я тебе говорю истинную правду. Я обманул тебя раньше.
– Как! – выдохнул Луицци.
– Ты помнишь самую первую нашу встречу? Ты еще собирался не растрачивать впустую дни и месяцы своей жизни… Ха! Нужно быть полным кретином, чтобы довериться мне хоть раз!
– Ты сказал, что забрал у меня шесть недель…
– Я отнял у тебя семь лет.
– Семь лет!
– Да. Семь лет как погибла Люси, семь лет назад убиты господин Дилуа и Шарль – твой младший брат; семь лет прошло с тех пор, как ты угробил всех троих одной изящной шуточкой.
– А Лаура? Что случилось с Лаурой?! – Страшные перемены никак не укладывались в голове Луицци.
– Лаура? Прошло всего двенадцать часов, как она отошла в мир иной – несчастная мученица! Сам Всевышний не предъявит к ней никаких претензий по ту сторону могилы. Своим вчерашним поступком ты уничтожил еле тлевшую надежду женщины; она пришла к тебе, чтобы поведать о своей жизни, которую тебе вовек не понять, и прекрасно разобралась, почему ты не стал ее ждать и ради кого ты ею пожертвовал. Двенадцать часов назад ты убил еще одну женщину, благородный дон Луицци.
– Но я же видел ее здесь ночью…
– Ха! – чуть не подавился со смеху Дьявол. – Это был не кто иной, как я, собственной персоной. Мне стало в некотором роде жаль это несчастное существо, и я решил разыграть тот спектакль, который имел бы место, если бы только она тебя дождалась. Кажется, я безупречно сыграл свою партию, не так ли?
– А письмо?
– О! Это мой почерк. Дарю – можешь воспроизвести этот шедевр беллетристики в своих бессмертных мемуарах.
– Какой же я подлец… – всхлипнул Луицци. – Сколько гнусных преступлений! И я не могу их искупить!
– Можешь. – Дьявол обласкал Луицци взглядом, словно кокетка, соблазняющая недотепу. – Можешь, если только… как подобает порядочному и уважающему себя мужчине, сделаешь две вещи: во-первых, возьмешь на себя заботу о бедной дочурке твоего папаши, которую несчастная Софи отдала в монастырь, – подумай сам, сколько страданий принесет ей этот мир, судя по горестной участи ее сестер; во-вторых, очистишь Софи от грязи, вылитой на нее друзьями госпожи де Мариньон, и отомстишь за оскорбление, нанесенное в ее гостиной и ставшее причиной трагедии; вот только хватит ли у тебя на все это пороху, мой господин?
– О! Дай мне только такую возможность! – бешено завопил Луицци. – И я искуплю зло злом же – ибо теперь я понимаю: добро мне недоступно! Расскажи только об этих тварях, столь безжалостно унизивших несчастную, которую я добил…
– Я рассказывал тебе уже как-то об одной из них…
– А вторая?
– Вторая? – Дьявол неспешно перекинул одну ногу на другую и только затем продолжил: – Та самая, о которой я хотел тебе рассказать всю правду в час ночи, когда Лаура еще была жива? Я тогда еще готов был верить, что тебя несколько интересует ее судьба…
– Да, да! – воскликнул барон.
– Да? – все тянул Дьявол. – Эта история заставила бы тебя бегом бежать к Лауре, просить прощения, клятвенно обещать свое покровительство и, может быть, спасти ее от смертельного отчаяния – если бы только ты соизволил меня выслушать.
– Да! Да!!! – исступленно заорал барон. – Говори же, говори, что она из себя представляет…
XV
Третье кресло
Дьявол неторопливо устроился поудобнее, словно собирался начать долгий рассказ, и только затем небрежно проговорил:
– В тысяча восемьсот пятнадцатом году госпожа де Фантан еще носила имя госпожи де Кремансе.
– Ее мать! Мать Софи? И всех остальных? О ужас!!! – Луицци пробрала дрожь при мысли о такой извращенной низости.
Дьявол опять зашелся от сатанинского хохота, а Луицци, совершенно уничтоженный и разбитый, изнемогая от наплыва безумия, потерял сознание.
Том третий
I
ВЕРНЫЕ СЛУГИ
На сей раз Луицци оставался без сознания целых тридцать шесть дней. Если учесть, что все это время он ничего не ел, то, естественно, первое, что он почувствовал, придя в себя, был зверский голод. Барон хотел позвонить, но не смог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
«Что за черт, – запаниковал Луицци, – опять я упал? Но, кажется, я не бросался в окно, как в тот раз; общий паралич – не иначе…»
Арман вновь попробовал повернуться, но обнаружил, что крепко привязан к кровати. Он тихо позвал, но никто не откликнулся. Только женщина, что сидела в изголовье и увлеченно размачивала приличных размеров бисквит в большом стакане подслащенного вина, лениво обернулась, бросила на больного недовольный взгляд, а затем спокойненько отправила печенье в рот, сделала добрый глоток вина, аккуратно поставила стакан, взяла книгу и принялась читать, повторяя вслух каждую фразу. Арман хотел было как следует протереть себе глаза, дабы убедиться, что действительно проснулся, но, как говаривала славная женщина, так любившая сладости вкупе с вином, привязан он был «наглухо».
– Пьер! Луи! – закричал барон. – Луи! Пьер!