— Ах, извините! — скривилась Жюльетта. — Ее ремесло не хуже твоего, и если б не Июльская революция, когда тебе удалось извернуться и застрелить старого Бекенеля под предлогом, что он шпион, и выкрасть у него фальшивые расписки, которые ты ему всучил, еще неизвестно, где бы ты сейчас был. А ты еще и лейтенантские эполеты получил благодаря роскошному прощению, которое я тебе сочинила, тогда как многие другие, кто по-настоящему и мужественно дрался с швейцарцами и королевской гвардией, отправились в Алжир{372}
простыми солдатами. Лучше помалкивай о том, кем я была до нашего знакомства.— Ты прекрасно продолжила и после него.
— А ты и не возражал, потому что это давало тебе кусок хлеба, — с отвращением согласилась Жюльетта, — но сегодня, когда ты так богат…
— Ладно, ладно, сегодня я не хочу, чтобы барон увивался за тобой.
— Ладно, ладно, а я не хочу, чтобы твоя жена была тебе женой.
— Но, в конце концов, каким образом?
— Проще простого: Каролина невинна как новорожденное дитя, вот и весь сказ.
— Но ведь ее могут спросить? Брат… Барне…
— И как ты это себе представляешь? — с презрительной иронией поинтересовалась Жюльетта. — Что, Барне подойдет к Каролине и спросит: «Мадам, будьте любезны, скажите, ваш муж…» Оставь меня в покое. Видишь ли, дорогой, как бы ты ни старался, все равно ты никогда не научишься себя вести, как благородный человек.
— Зато ты совсем наоборот, ходишь, как принцесса, говоришь, как воплощенная добродетель…
— Ах! — воскликнула Жюльетта. — Все потому, что у женщин в голове и сердце есть нечто, чего нет и никогда не было у вас, мужчин. Если бы я могла, я стала бы женой маршала, а еще раньше я могла бы стать Дю Барри…{373}
Но с нынешними мужчинами нечего делать: они так же тупы, как скупы.— Тогда почему ты имеешь дело со мной?
— Тебя я люблю, это совсем другое. Но послушай, если бы ты не был ревнив, как скотина, я не оставила бы барону ни су от его двухсот тысяч ливров…
— Я и так уже достаточно богат.
— Хорошо, — согласилась Жюльетта, — оставляю тебе Каролину… мне все равно! А я беру барона.
— По рукам, — сдался Анри, но вскоре не выдержал и вскричал: — Нет, решительно нет.
— Не хочешь?
— Нет, нет! Я ненавижу барона. Видишь ли, я ненавижу его, потому что ты к нему неравнодушна, тебе нравится его манера говорить, его желтые перчатки, важный вид господина… Если бы он был старик, тогда да, мне было бы плевать. Но с ним — нет, тысячу раз нет.
— Ладно. Но только попробуй подумай о Каролине, тогда ты у меня попляшешь.
— Хорошо, поживем — увидим.
— Берегись! Она все мне рассказывает, я узнаю, если между вами что-то произойдет.
— А если и произойдет?
— У меня твои фальшивые переводные векселя, дорогой.
— Ты их хранишь, жалкая тварь!
— Они в надежном месте, просто я приняла меры для собственной безопасности.
Анри в ярости хлопнул себя по лбу, а Жюльетта продолжила:
— О, я тебя слишком хорошо знаю, мой петушок! Теперь ты будешь умолять меня остаться здесь, нет уж, спасибо… В общем, если хочешь, иди к своей женушке… ты свободен…
— Какого черта тебя так волнует моя жена, я о ней вовсе не думаю.
— Это только слова.
— Слово чести, нет. Только для проформы. Ибо я провожу здесь странную первую брачную ночь.
— Конечно, твоя новая спальня подошла бы тебе гораздо лучше, чем моя комната.
— Спальня останется нетронутой, говорю тебе.
— Нынешней ночью, да, в этом я уверена.
Анри неожиданно резко остановился перед Жюльеттой, как будто ему в голову пришла потрясающая идея. Он долго смотрел на свою сообщницу, словно хотел впитать своим взглядом все ее сладострастие, а затем медленно произнес:
— Возможно, что и нет…
— Однако Каролина туда не пойдет.
— Ты пойдешь туда.
— Я…
Жюльетта усмехнулась в ответ на это отвратительное предложение и добавила:
— В самом деле, это было бы забавно. Но нет, я не хочу… я не в том настроении.
— Пойдем. — Анри взял ее за руки и притянул к себе. — Не строй из себя ханжу, будет у тебя хорошее настроение.
— Оставь меня в покое, — вновь воспротивилась Жюльетта, — ты делаешь мне больно, грубиян.
— Ты прекрасно знаешь, что ты моя единственная. — Анри крепко обнял ее.
— Ах, ты невозможен, — Жюльетта позволила увлечь себя, — это находит на тебя, как умопомрачение.
— Пойдем, пойдем.
— Нет, — сказала Жюльетта, — эта комната как раз над спальней барона.
— Именно это забавнее всего.
И, подхватив Жюльетту на руки, Анри понес ее через комнату, пока Жюльетта бормотала:
— Анри, что за выдумки… Какое безумие… О, какое ты все-таки чудовище.
Она вдруг обняла его и призналась:
— Именно за это я тебя и люблю, прохвост.
Луицци видел, как они приблизились к спальне новобрачных и вошли внутрь. В порыве возмущения и ужаса барон хотел крикнуть и в самом деле испустил ужасающий вопль. Отвратительное видение исчезло, он погрузился в глубокую тьму, где напрасно звал и кричал. Он больше ничего не видел, ничего не чувствовал, как вдруг его глаза вновь открылись и он увидел…
IX
Встречи