Мемуары дьявола

Говорят, что фантастическое существо на огненном коне увлекло за собой кобылицу и тихо говорило с несчастным, уводя его в поля, затем, когда договор был заключен и Лионель подтвердил его, сбросив в грязь свои шпоры, плюнув на повстречавшийся крест и оросив шпагу кровью матери, кобылица остановилась без сил, а жеребцы, которые по-прежнему преследовали ее, рухнули рядом.

Когда Лионель пришел в себя, его мать уже скончалась, но Аликс была еще жива.

VI

Превращения

Луицци слушал ужасную историю, душа его похолодела, лицо побледнело, даже поэта захватил зловещий голос рассказчика, но в этот момент он очнулся и спросил Дьявола:

— Как, сударь, Аликс не погибла?

— Нет, ведь ей было суждено дать жизнь первенцу в этом роду, замешанном на прелюбодеянии и кровосмешении, сыну Лионеля, внуку генуэзца Цицули.

— А! Понятно, — сказал поэт, — в самом деле вы правы, баллада{450} нуждалась в развязке. Я говорю — баллада, поскольку, как вы понимаете, подобная развязка невозможна в театре, разве что у Франкони

{451}. А слышно ли что-нибудь еще в истории края о семействе де Рокмюр?

— Нет, их род угас вместе с Гуго и Жераром.

— А с этим Лионелем или его сыном, с ними ничего не сделали?

— Говорят, — ответил Дьявол, — что в этой неслыханной скачке они перенеслись меньше чем за час в самое сердце Лангедока{452}.

— Значит, Рокмюры есть в Лангедоке?

— Не думаю, так как сын Лионеля согласно договору с Дьяволом должен был взять фамилию деда, составив себе имя из ее букв.

— И что это за имя?

— Подумайте, что можно придумать из Цицули.

Луицци в ужасе от услышанной истории и от того, что в результате этой страшной драмы Лионель стал его предком, вскричал почти непроизвольно:

— Нет, нет, в Лангедоке нет ничего похожего на эту фамилию.

— Прошу прощения, — возразил рассказчик, — но одно имя все-таки есть. И если господин, который любит живописные истории, доберется до Тулузы, то я бы посоветовал ему заглянуть в публичную библиотеку. Там, в уголке, налево от входа, в самой глубине полки, он найдет небольшую рукопись на провансальском языке. Его звали…

— Какая разница, как его звали? — живо прервал Дьявола Луицци. — Что стало с этим сыном Лионеля?

— В соответствии с договором с Дьяволом у него было десять лет, чтобы выбрать то, что принесло бы ему счастье и избавило от проклятия.

— И что же он выбрал?

— Ничего, пустился по воле волн — богатый и беззаботный авантюрист, он опомнился, когда десять лет уже прошли и у него уже не осталось времени.

При этих словах Луицци содрогнулся и, повинуясь снедавшим его страхам, воскликнул, как будто только что проснулся:

— Какое сегодня число?

— Первое сентября тысяча восемьсот тридцать…

— Три месяца! У меня только три месяца, — пробормотал Луицци.

Он погрузился в тяжкие раздумья. Только три месяца, чтобы выбрать, разве этого мало, чтобы узнать мир, пусть не на собственном опыте, но хотя бы из рассказов Сатаны?

Тем временем поэт и его попутчик, как два модных литератора, продолжали обсуждать, нельзя ли извлечь из этой истории какую-нибудь драму или водевиль.

Когда барон вновь прислушался к их разговору, дилижанс остановился, Сатана спустился вниз и на прощание сказал:

— Прошу прощения за мою болтливость, я конечно же наскучил вам своей историей, но чем еще заняться в дороге, как не рассказами?

Луицци, обрадовавшись возможности остаться с Дьяволом наедине, последовал за ним. Когда они несколько отдалились от дилижанса, Луицци сделал знак следовать за ним, и Дьявол повиновался, сказав:

— Я вас понимаю, господин де Луицци, мой рассказ мог причинить вам боль, и вы несомненно можете потребовать сатисфакции, но моя профессия не позволяет мне принимать участия в дуэлях, тем более против вас.

— Несчастный! — с угрозой вскричал Луицци, убежденный, что говорит с Дьяволом, который насмехается над ним.

— Ваши угрозы бесполезны, сударь. Я священник, и если в прошлом мое поведение и было скандальным, то ныне, полагаю, я достаточно искупил его уединением и жизнью, посвященной кропотливым изысканиям.

— Что значит эта шутка? — Арман был в ярости.

— Я возвращался из Парижа в деревню, где я служу кюре, и встретил этого молодого безумца, который знает вас, я воспользовался моим платьем, которое скрывало мое занятие, чтобы показать ему, до какой печальной жестокости может дойти эта литературная мания, которая живет лишь кровосмешением, убийствами и кровью, и рассказал ему эту легенду, которую действительно прочитал, когда изучал теологию в Тулузе и интересовался историей этого края в библиотеке Тулузы.

— Но эта история, — Луицци был ошеломлен спокойствием собеседника, — эта история?..

— Говорят, это история вашей семьи, поскольку из Цицули можно составить Луицци, но, признаюсь вам, я был поражен не столько тем, что вы ее не знаете, сколько тем впечатлением, которое она, похоже, произвела на вас.

Барон почувствовал, как его охватывает сомнение в собственном рассудке, и попятился:

— Так вы тоже меня знаете?

— Я вас знаю уже очень давно, господин барон, нас познакомило несчастье, которое должно тяжким грузом лежать на нашей с вами совести.