Читаем Мемуары Эмани полностью

Том, когда ему становилось плохо, доставал валерьяну и отсчитывал капли в стакан с водой. Китти преображалась. Зеленые глаза начинали блестеть, спина выгибалась дугой, лапки нарезали круги вокруг хозяина, слышалось томное фырчанье.

В день, когда исполнился год со смерти жены, Том с утра почувствовал себя плохо. Усилием воли он вышел со своими спутниками на прогулку. Потом соорудил обед, протянул руку за чашкой и застыл.

Где-то глубоко кольнуло сердце, потом стало тесно в груди, и боль накрыла его. Он успел открыть пузырек с валерьянкой и упал на спину.

Китти подкралась к валерьянке, понюхала и закатила глаза от наслаждения. Растянулась на груди у хозяина и начала мурлыкать. Потом тревожно выгнула спину – сердце молчало. Холод веял оттуда, где всегда было уютно и тепло, с левой стороны груди Тома.

– Мяу! – обратилась она к псу, которому тоже стало не по себе.

Он поднял голову и заскулил ей в ответ, потому что почуял запах беды.

Бадди выскочил на улицу, остановился у дома соседей и завыл. В глухой темноте пронесся тоскливый собачий вой, страшный и протяжный.

Соседи, которые иногда захаживали к Тому, вышли на улицу. Бадди смотрел на них и выл, горько и безутешно.

– Вовремя «Скорую» вызвали, – проговорил врач, измерив артериальное давление.

– Да вот они молодцы, – показала соседка на Бадди и Китти, которая вытирала лапкой мелкие капли в уголках глаз, капли, похожие на бесцветный жемчуг.

Между раем и адом

– Если есть рай на земле, то он здесь, – сказал Алексей.

– Да, впечатляет! А знаешь, что Центральные Кордильеры – на высоте 3087 над уровнем моря? Пик – Дуарте, над ним водружен доминиканский флаг. До него не каждый доберется, – повернулся к другу Эдик.

Потом они стояли молча, дикая красота буйной зелени околдовала их.

– Удивительная гармония неба, гор и океана. Посмотри, – Эдик споткнулся на полуслове, – какая штука.

Алексей увидел тарзанку, сплетенную из лиан с папоротником.

Под сплетением были неглубокие следы смельчаков, вытоптавших траву.

Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

– Я первый, – сказал Алексей, крепко схватив необычную тарзанку.

– Подожди, достану телефон, снимки крутые получатся. – Эдик уцепился за тарзанку рядом.

Прыжок – и они повисли на мгновение над океаном. Полет в свободном падении был ошеломительным: «А-а-а!» – кричали оба, задыхаясь от восторга. Они парили над океаном. Эдик щелкал телефоном, пытаясь схватить в кадр стремительный миг полета.

У Алексея промелькнула мысль, что так он летал в детстве во сне, широко раскинув руки. «Растешь, сынок!» – ответила ему мать, когда он рассказал ей об этом.

И вдруг веревка из лиан и папоротника стряхнула их с себя, они покатились на землю, океан из поля зрения исчез.

Оба пытались подняться, удержаться на ногах и понять, что случилось.

У подножья гор расстилались плантации сахарного тростника. Тонкие зеленые камыши пускали стрелы в небо, рядом – лес и речка.

Чернокожие мужчины хохотали без остановки.

Забава была для них привычной, но каждый раз они веселились от души, глядя на испуганные физиономии свалившихся с небес.

Один из них прервал веселье и жестом показал, что надо идти. Это был словно сон, плохой сон. Они прилетели на отдых в Доминикану и по глупости попали к гаитянам. Из беспорядочных фраз друзья поняли, что им надо отдать деньги или отработать штраф за незаконное вторжение на территорию Гаити.

Эдик вспомнил статью, которая попалась ему на глаза перед отъездом. Гаитяне крали людей с целью выкупа. Их выкрали?

Пленники лежали на земле под навесом, их даже не связали. Зачем? Кругом сахарные плантации, река и горы, бежать некуда.

Ребята обдумывали предложение. Один из них должен был дойти до отеля под охраной и вернуться назад с деньгами. Вернуться должен обязательно, потому что иначе второму перережут горло.

– Только вместе, я не пойду без тебя, – сказал Эдик.

– А как нога? Я наступать на нее не могу, – ответил Алексей.

Эдик отличался на курсе феноменальной памятью и болтливостью. Алексей отмахивался от ненужной информации, которой тот делился взахлеб каждый день. Теперь же он ловил каждое слово друга и поторапливал его:

– Вспоминай, вспоминай, что ты видел на карте.

Они летели из Москвы в Пунта-Кану одиннадцать часов. Эдик изучал географическую карту во время полета, чертыхаясь в узком кресле. Доминикана граничила с Гаити – один остров поделили на неравные части две страны и стали недобрыми соседями.

Все важные записи он делал не в телефоне, который мог подвести в самое необходимое время, а в блокноте. Записывал, и память вбивала данные сама в свою кладовую.

Закрыв глаза, Эдик пытался восстановить схему и рассуждал вслух:

– Граница рядом, мы поднялись вверх в горы и отошли немного в сторону вправо. Значит, надо идти влево по течению реки. Попытаемся уйти в обед, когда гаитяне будут отдыхать. В это время у них и птицы не летают. А пока займемся твоей ногой.

Алексей с уважением и надеждой смотрел на щупленького друга, от которого всегда отмахивался. Оказалось, что в этом тщедушном теле было больше духа, чем в его накачанных мышцах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман. Современное чтение

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное