Мемуары генерала барона де Марбо

1812 год начался для меня в Париже, рядом с молодой женой и нашими родителями. Но моё счастье омрачалось мыслью о скором отъезде. Я должен был присоединиться к 1-му конно-егерскому полку, куда я был назначен простым начальником эскадрона. Сожаления, какие я испытывал в связи с тем, что не получил чин полковника, который считал мною заслуженным, несколько поутихли, когда, находясь в Тюильрийском дворце по случаю новогодних поздравлений, я получил от императора через его адъютанта приказ явиться в его кабинет. Там я нашёл генерала Мутона, графа Лобау. Он, как обычно, был очень благосклонен ко мне. Наполеон вошёл и сказал мне весьма приветливо, что собирался дать мне полк, но особые соображения вынудили его сделать полковником моего товарища Барена, в результате чего, считая Пеле и Казабьянку, среди адъютантов Массены оказывалось три полковника. Император полагал, что не должен назначать четвёртого полковника из одного и того же штаба, но пообещал не терять меня из виду. Император добавил, что, не имея возможности немедленно назначить меня командиром полка, он собирается, тем не менее, поручить мне командовать одним из них, 23-м полком конных егерей, где полковник, г-н де Ла Нугаред, так страдает от подагры, что почти лишён возможности ездить верхом. «Но, — продолжал император, — это замечательный офицер, проявивший большую смелость в моих первых походах; я его очень люблю и уважаю, и, поскольку он упросил меня разрешить ему попытаться принять участие в новом походе, я не хочу отбирать у него его полк. Однако я узнал, что этот хороший полк приходит в упадок в его руках. Поэтому я посылаю вас помощником полковника де Ла Нугареда. Вы будете работать ради себя самого, так как, если здоровье полковника поправится, я сделаю его генералом; в противном случае я переведу его в жандармерию, но каким бы способом он ни покинул свой полк, командовать этим полком станете вы, получив чин полковника. Повторяю вам, что вы будете работать ради самого себя».

Это обещание вернуло мне надежду, и я стал собираться к моему новому месту назначения, как вдруг военный министр продлил мой отпуск до конца марта. Хотя я и не просил об этой милости, она была мне очень приятна.

В то время 23-й конно-егерский полк находился в Шведской Померании. Так что мне предстояло преодолеть огромное расстояние, и, желая прибыть на место до окончания моего отпуска, я выехал из Парижа 15 марта, с сожалением расставаясь со своей милой женой. Я купил хорошую коляску, где, по совету маршала Мортье, предоставил место его племяннику, г-ну Дюрбаху, лейтенанту того полка, в котором мне предстояло служить. Мой бывший слуга Вуарлан попросил меня оставить его в Испании, где он собирался сделать карьеру маркитанта; поэтому, уезжая из Соломанки, я заменил его поляком по имени Лоренц (Лаврентий) Шилковский. Этот человек, в прошлом австрийский улан, был довольно умён, но, подобно всем полякам, он был пьяницей и, в отличие от других солдат этой национальности, оказался ленив, как пасхальный заяц. Зато Лоренц, помимо своего родного языка, немного говорил по-французски, в совершенстве владел немецким и русским, и этим был бы мне очень полезен, чтобы путешествовать и воевать на Севере.

Я приближался к Рейнским провинциям, когда, выезжая ночью с заставы Кайзерслаутерна, по вине кучера моя коляска свалилась в овраг и сломалась. Никто не пострадал, однако мы с г-ном Дюрбахом хором сказали: «Какая плохая примета для военных, которые вскорости окажутся лицом с врагами!» Однако, потратив целый день на починку коляски, мы смогли вновь пуститься в путь. Но падение настолько повредило рессоры и колёса, что они ломались во время нашего путешествия шесть раз. Это нас сильно задерживало и нередко заставляло идти несколько километров пешком по снегу. Наконец мы прибыли к берегам Балтийского моря, где 23-й конно-егерский полк нёс гарнизонную службу в Штральзунде и Грайфсвальде.