Мемуары Хейро. Воспоминания великосветского хироманта: практикум и реминисценции

Примерно в то же время я познакомился с миссис Стенли (позже леди Стенли) – супругой известного исследователя Африки. Как-то раз она пригласила меня на ужин в свой дом на Ричмонд-Терес и обещала представить своему мужу. Должен признаться, я боялся этой встречи, поскольку много слышал о брюзгливой манере общения Стенли [25]. С людьми, которые его не интересовали, он обращался с демонстративным презрением. Я считал, что мы не имели общих интересов. Однако он проявил огромный интерес к хиромантии. Во время ужина он холодно молчал, но когда дамы удалились, и мы остались одни, Стенли, к моему изумлению, протянул мне руки и попросил дать краткое описание будущих событий его жизни. Через несколько минут мы с ним общались, как давние знакомые.

Позже я отметил основные моменты его прошлого, и он дополнил их деталями, объясняя, как неверно оценили его поступки те люди, которые не пожелали понять, в каких тяжелых условиях находился их отряд. Я услышал лично от него о ключевых эпизодах знаменитого путешествия по самым неизведанным местам Африки. Волнуясь и делая частые паузы, он рассказал о тревогах и ответственности, которую взял на себя. Но Стенли ни слова не сказал о личных страданиях

Генри Мортон Стенли

То был памятный вечер, и я с гордостью могу сказать, что встречался с ним несколько раз. Для меня он всегда останется «великим Стенли». Когда я в следующий раз навестил его дом, он предложил мне встретиться с Гладстоном [26].

– Если хотите, миссис Стенли все устроит, – сказал он.

Его жена тут же села за стол и написала письмо. Через пару дней мне передали записку от Гладстона, написанную на бланке со знаменитым рисунком. Меня пригласили в Гарвардский замок на встречу. Тем же вечером я сел в поезд, утром приехал в Честер, а в три часа дня мне довелось познакомиться с Гладстоном.

Глава 24. Встреча с У. Е. Гладстоном

То был жаркий августовский день. Накануне мистер Гладстон выступал с публичной речью в Садоводческом обществе Честера (кажется, его последней речью). Миссис Гладстон встретила меня в холле, и мое сердце сжалось, когда она сказала, что ее супруг утомлен и что мне не следует беспокоить его под каким-либо предлогом. Я принес ей свои сожаления по поводу его недомогания и сказал, что я буду рад приехать снова из Лондона в любое время, когда он того пожелает.

Затем я повернулся, чтобы уйти, но в этот момент открылась дверь кабинета и к нам вышел «великий старик».

– Моя дорогая, это тот самый джентльмен, который должен встретиться со мной в три часа дня.

– Да, – ответила миссис Гладстон. – Но тебе лучше не проводить никаких встреч.

Дорогая, он приехал из Лондона по моему приглашению. Это друг Стенли, и мне интересно повидаться с ним.

Сэр, прошу не принимать меня в расчет, – сказал я. – Мы можем перенести встречу на любой другой день, когда вы будете чувствовать себя лучше.

Я встречусь с вами сейчас, – ответил он и добавил печальным тоном, – поскольку, возможно, уже никогда не буду чувствовать себя лучше, чем теперь.

Мы вошли в его кабинет. Он указал мне на кресло у окна. На столе лежала одна из моих книг. К своему удивлению, я понял, что перед нашей встречей он ознакомился с ее содержанием. (Позже мне говорили, что это была его неизменная привычка. Он заранее изучал те темы, о которых могла пойти речь.) Однако у Гладстона в запасе был еще больший сюрприз.

Мне сказали, что вы – сын такого-то и такого-то, – сказал он. – Ваш отец имел пристрастие к высшей математике, которое разделял и я. Мы довольно долго переписывались. Та тема, над которой он работал свыше двенадцати лет, весьма интересовала меня.

Гладстон показал мне несколько страниц, покрытых вычислениями и алгебраическими фигурами. Я узнал почерк отца.

– Ваш родитель еще жив?

– Нет, сэр, – ответил я. – Он недавно скончался.

– А вы унаследовали его любовь к математике и цифрам?

– Увы, нет. Мои вычисления связаны с оккультными вопросами и, вероятно, не заинтересуют вас.

– Мы увидим это позже, – сказал он. – А теперь изложите мне вашу теорию, о которой писал Стенли. Он назвал вас непревзойденным мастером хиромантии. Только говорите медленно и ясно, чтобы я мог следить за ходом ваших мыслей.

Фотография с автографом, данная мне мистером Гладстоном в августе 1897 года

Мягкость и доброта этого человека – политика, который часто решал судьбы целых народов и которого даже ярые враги ценили за мудрость и ум, – помогли мне одолеть нервозность, и я приступил к объяснению своих теорий. Вкратце описав свои исследования, я вернулся к отпечаткам рук и показал ему интересные детали наследственных линий. Затем мы затронули тему чисел, которые управляют жизнями людей, и пришли к выводу, что каждый из нас занимает свое место во Вселенной и, следовательно, подвержен влияниям особых мер добра и зла.