Мемуары мертвого незнакомца

Она хотела сказать что-то, но Дато накрыл ее рот ладонью. Затем очень нежно, едва касаясь губ, пробежал по ним подушечками пальцев, погладил подбородок. Рука заскользила ниже.

Теперь она на шее… Язык там же…

Под поцелуями и прикосновениями жилка робко вздрагивает. Подушечками пальцев это не так ощутимо, как языком…

Рука Дато под ее выгнутой шеей, подставленной под поцелуи. Его пальцы в волосах. Ей нравится, когда они там…

Его губы, горячие и мягкие.

— Прости, я зашел слишком далеко, — услышала она сдавленный голос Дато.

Он хочет отстраниться, но она не дает.

Поцелуй. Еще один. На губах соль. Дато впивается в них.

— Я готова, — шепчет Маша.

— К чему?

— Стать твоей.

* * *

Хотелось в туалет. Маша покинула свою комнату.

Чтобы попасть в уборную, надо было пересечь прихожую. Она огромная, в ней не только шкаф, вешалка и зеркало, но и два кресла, между ними столик. На нем телефон. Сколько часов Маша провела с трубкой у уха, не счесть! Дато звонил ей и от соседей, и из автоматов (выискивал те, что по причине каких-то неполадок соединяли бесплатно), и из школы, тайно пробираясь в кабинет директора…

Позвонил он и сейчас!

Едва по прихожей разнеслась трель, как Маша поняла — это Дато! И бросилась к телефону. Но ее опередила мама. Сняла трубку параллельного аппарата и тут же положила. Как будто чувствовала, что это «башибузук». Но звонок повторился. Маша проявила чудеса расторопности, подняла трубку быстрее мамы и выпалила:

— Да!

— Маша, здравствуй.

— Вы не туда попали, — донесся мамин голос. Она все же вклинилась.

— Нет, туда! — закричала Маша. — Дато, это я!

Мама показалась на пороге комнаты. За ней отец. Оба недовольные, даже злые.

— Положи трубку, — отчеканил папа.

— Нет.

Тогда мать решительно шагнула к Маше и попыталась вырвать ее. Однако дочка вцепилась в трубку мертвой хваткой. Отец смотрел на противоборство своих девочек с ужасом. Наконец сказал жене:

— Надя, дай им поговорить.

— Сережа! — всхлипнула та. — Ты же только что рассказал…

— Дай. — И уже дочери: — У тебя пять минут. Потом ко мне. Есть серьезный разговор.

Маша кивнула. Родители ушли, прикрыв за собой дверь.

— Дато, я так соскучилась, — выпалила Маша.

— Я тоже… Очень-очень.

— Говорила же, не звони сюда.

— Маш… я бы не стал, если б… — Голос его дрогнул. Маша поняла, что случилась беда. — Мама умерла.

— Как? Когда?

— Сегодня. Послезавтра похороны. Ты придешь?

— Сейчас же приду. Жди!

И, бросив трубку на столик, чтобы родители не поняли по сигналу, что разговор закончен, начала собираться. На ней были байковый розовый халатик и гольфы с помпонами. Она носила их вместо тапок. И тепло, и шрам прикрыт. А надо надеть джинсы, футболку, куртку — сегодня резко похолодало, подул противный ветер, небо затянуло тяжелыми синими, похожими на гематомы тучами. Но где это все лежит, Маша не могла вспомнить. В ее голове не укладывалось, что женщина, позавчера испекшая для нее ачму, сегодня лежит в гробу, и ее дети остались сиротами.

За окном громыхнуло. Гроза? И это в октябре? Да что такое происходит? Неужели с грохотом рушится мир, в котором она была беспредельно счастлива? Когда Дато вешал ей на шею ключ от своего сердца, катал ее на закорках, притворяясь Казбеком-3, слизывал с ее шеи капли вина, она пережила лучший день в своей жизни. И тогда все было прекрасно, в том числе погода. И что теперь? Открытая конфронтация с родителями, смерть мамы Дато… да еще это свинцовое небо, гром, холод… будто природа заодно с высшими силами, которые решили разрушить радужный Машин мир…

И нога ноет!

Ее разговор с Дато занял меньше минуты, значит, у нее есть еще четыре. Их хватит, чтобы собраться и покинуть квартиру. Потом, когда вернется, пусть ее накажут. Отругают, даже высекут, хотя родители никогда ее не пороли. Но это в том, радужном мире. Теперь Маша была готова ко всему.

Нога заболела сильнее. Шрам, давным-давно зарубцевавшийся, запульсировал так, будто он совсем недавно зажил. Под ним — пожар. И мышцы скручиваются в узел. Из-за погоды? Возможно…

Маша, подволакивая ногу, подскочила к шкафу. Вспомнила, что в нем лежит ее спортивная одежда. Решила напялить костюм и бежать…

Если верить часам, висящим на стене, у нее есть еще две с половиной минуты!

Халат долой! Олимпийка на голое тело. Молния — вжик.

Левая нога всунута в штанину, правая…

А вот она подвела!

Ее так свело судорогой, что Маша еле удержалась, чтобы не рухнуть. На помощь пришел шкаф, в котором лежал костюм. Она о него оперлась. Но тишину нарушила. Створки загрохотали, родители за дверью услышали шум и тут же выглянули.

— Куда? — сурово спросил отец, поняв, что дочка намеревается сбежать.

— К Ристави. — Она не стала скрывать правду.

— Нет. Ты останешься дома.

— У них мама умерла сегодня! — выкрикнула Маша, сунув-таки ногу в штанину. — Я должна их поддержать!

Отец сразу смягчился.

— От чего? Она же молодая еще.

— Не знаю, не спросила.

— А ты не врешь? — заговорила мама. Но лучше бы она молчала.

— Надя, прекрати! — одернул ее отец. И уже к дочери: — Деньги есть?

— Да, немного…