- Политрук! Смени-ка десантника на часах. Пусть сюда дует.
- Есть… - без энтузиазма сказал Долгих и отправился в чащу. Через пару минут десантник был на месте.
- Прокашев!
- А? То есть я!
- Ты по-датски кумекаешь?
- Одно слово только. Кьеркегор.
- Ну, господи… А что это?
- Это философ датский. Развивал иррационалистические воззрения. В противовес немецкому классическому идеализму настаивал на вторичности рациональности и первичности чистого существования, то есть экзистенциальности, которое после сложного диалектического пути развития личности может найти свой смысл в вере.
- Это вот чего ты сейчас сказал? - подал голос Еж.
- Не обращайте внимания, Андрей. Издержки образования, - ответил ему Прокашев, раскладывая на тряпке детали затвора трехлинейки.
- Нет, ты вот мне все-таки поясни, чего ты сейчас сказал, а?
- Ну… Вот смотрите, Андрей, как вас по батюшке?
- Не важно.
- Хорошо. Разум нас все время обманывает. Например, когда разумом слышишь как свистят пули - надо помнить, что они не твои. Они уже пролетели. Но разум все равно заставляет тебя кланяться им. А твоя пуля - ты ее не услышишь, она летит вперед свиста - является окончательной и бесповоротной точкой твоей экзистенции. То есть существования. Отсюда следует вывод - разум вторичен, а существование первично.
- Это и ежу понятно. То есть мне. - А зачем такими сложными словами говорить?
- А вот отсюда и следует неизбежный вывод, что даже временное прекращение разумной деятельности не является прекращением существования.
- Ну, бляха-муха… Этому на философском факультете учат что ли? - Еж старательно пытался понять ход мысли философа.
- Этому жизнь учит. Я знаю, что та пуля, которая прекратит мою рациональную деятельность, не сможет прекратить мое существование. Ибо она в другой плоскости…
Их разговор неожиданно оборвал мощный взрыв, ухнувший где-то недалеко так, что осколки тут же застучали по стволам деревьев.
- Какой противный стук… - сказал Прокашев и продолжил. - Когда эта моя жизнь закончится, я обязательно стану греком. Там тепло, виноград и оливки.
- Ну ты еще себе имя выбери заранее.
- А чего его выбирать? Уже выбрал. Мне бы хотелось, чтобы меня звали Конхисом. А если не получиться греком, я бы хотел быть хомячком…
- Эй, Хомячок! - крикнул дед. - Подь-ка сюды!
Прокашев-Конхис вздохнул, положил винтовку и масленку и пошел к командирам.
- Переводить будешь! - сказал Леонидыч.
- Я? Я же не знаю датского!
- Зато ты умный!
- А я тут зачем? - спросил Колупаев.
- А ты страшные морды корчи. Они у тебя получаются, - велел дед. - Эй, данскер, штаб твой нужен. Штаб! Понял? Штаб где?
Тот пожал плечами - не понимаю!
- Валер! Подь сюды! - крикнул дед, раскуривая самокруточку. - И бинты немецкие прихвати. Ага?
- Сейчас, - откликнулся Валера. Через минуту подошел и протянул деду.
- Не… Ты сядь рядом и приготовь, как будто рану бинтовать.
- Ага…
- Готов? Паша отстрели этому говнюку палец на ноге.
- Подождите! Вы чего? Дайте я попробую сначала! - воскликнул Прокашев.
- Паша, погодь… Ну попробуй, хомячок или как там, Комхис?
- Конихс. Эй! Я - Леша. Ты? Наме как?
Датчанина потрясывало:
- E… Eric…
- Эрик. Гут, чего уж там. - Прокашев разгреб хвою под ногами. - Смотри, Эрик. Мы - тут, - ткнул он пальцем в землю и положил на это место шишку. - Вир хир. Понял?
До эсесовца дошло. Он опять закивал головой.
- Во хир фон… Как его?
- Шальбург! - подал голос Вини, навалившийся на сосну и чего-то жующий
- Во хир фон Шальбург? И чего я сказал?
Однако Эрик понял. Он провел пальцем замысловатую линию от шишки к другой шишке, которую воткнул вертикально. А потом, поперек линии положил палку. И горячо что-то заговорил на своем.
Рядовой Прокашев нахмурил лоб, долго слушая излияния датчанина.
- Ничего не понимаю. Вроде знакомые слова, а не понимаю.
- Undefined! - тыкал пальцем пленный в палку. А потом в вертикальную шишку - Schalburg, Schalburg…
- Ага… Вот, говорит штаб, а вот мы. А тут не пойми чего. Может дорога, а может овраг… Вас ист дас? Бррр-фрррр… Я?
Эрик закивал головой. Потом ткнул пальцем в веточку и изобразил, что как будто едет за рулем -? Бррр-фрррр… Я! Я!
- Километер? Айн, цвай драй вифиль? - Прокашев показывал ему пальцы.
Эсесовец подумал и показал - от шишки, изображавшей партизан до щепки, изображавшей дорогу - три километра. От дороги до штаба - половина километра - Эрик загнул один палец.
- Понятно… Тащим его с собой. Проводником. Там кончим его. Паша справишься?
- А то!
- Товарищ унтер-офицер Богатырев! - Прокашев встал с колен. - А за что его кончать-то?
- Ты это… ответил ему дед, почесав уже отросшую бороду. - Пролетарскую мягкотелость тут не проявляй. Эта сука твою землю топчет и ты на войне.
- Женевская конвенция есть, все-таки, - заупорствовал Алеша Прокашев. - Он же пленный!
- И чего? Это враг и все тут. Ладно, посмотрим. Как на месте будет. Хороший ты человек, Конхис!
Леонидыч только покачал головой. А Вини сказал странную фразу:
- Знал бы ты, Хомячок, знал бы ты…
Паша Колупаев только пожал плечами.
А в это же самое время Рита с Маринкой уединились, шепча о чем-то своем, секретном, женском…