Меня создала Англия

— В Англию? Почему в Англию? — Холл повернулся в их сторону. Он встревоженно потянул руки из карманов, но сдержал себя. — Не беспокойтесь, мистер Крог. — Он был похож на старую няню, у которой уже взрослый подопечный: ей хочется успокоить его, как раньше, — обнять, пригреть на груди, но тот давно вышел из этого возраста. — Нет оснований беспокоиться. Я все улажу.

— У него там девушка, — объяснила Кейт, слишком явно стараясь убедить их, что ничего особенного не происходит, что бояться ровным счетом нечего. — Он влюблен, — грустно добавила она. Ее объяснениям нужен был сочувствующий слушатель, они птицей бились в непроницаемое стекло, за которым укрылся Холл, срывались и падали. Его любовь к Крогу восхищала, трогала и пугала — он растворился в ней весь без остатка. Он был неотъемлемой частью «Крога», как пепельница с монограммой или ковер с инициалами («Мы его подсидим, как Андерссона», — пообещал он), и по этой же причине «Крог» был немыслим без Холла. «Крог» перенял его мелочность, перестраховочную осторожность, нерассуждающую жестокость, «Крог» слился с Холлом.

— Вы не сделаете этого, — сказала Кейт.

— Мы его подсидим, — повторил Холл.

— Тогда не вините меня, если он заговорит, — сказала Кейт. — Он не дурак.

— Иначе говоря, он знает о продаже «Баттерсону»? — спросил Холл. — Что, может быть, уже все знают об этом?

Он обдал ее неприязненным, испытующим взглядом, однако он слишком уважал ее, чтобы попусту терять время. Ведь они единомышленники, им обоим наплевать на Андерссона, только стараются они каждый ради своего человека — в этом вся разница. У Холла не было времени долго раздумывать, его мысли приняли определенное направление. — Он играет в покер? — спросил он. — Да, — ответила Кейт.

— И хорошо играет?

— Он ни во что не играет хорошо.

— Насколько я понимаю, — сказал Холл, — с карточным долгом человеку не до баб. Вам придется вечером сесть за карты, мистер Крог. Его нельзя отпускать в Англию.

— Вечером мы с Тони уходим, — сказала Кейт.

— Если не карты, то мы ему что-нибудь подстроим, — сказал Холл. — Ему нельзя уезжать из Стокгольма.

Он стоял застывшим столбиком бурого едкого дыма. Носки его замшевых туфель заострились, от злости набрякло пальто. — Я спокоен, — сказал он, — и я прослежу, чтобы мистер Крог тоже не беспокоился.

— Нужно ли это понимать так, что вы хотите составить нам компанию за ужином? — с вызовом спросила Кейт.

— Я приду, — заверил Холл. — Можете не сомневаться. Бурый столбик едкого дыма, туго перекрученный злостью, — он крепко стоял, этот добровольный цербер дворцов из стекла, заводов в Нючепинге, лесопилен на севере.

* * *

Холл поднялся и закрыл окна, двойными рамами прогнав вечернюю сырость.

Энтони поставил две кроны, Крог четыре.

— Я кладу карты, — сказала Кейт. — Мне сегодня что-то не везет. Холл вернулся к столу. На своем веку он переиграл столько партий, что уже не следил за выдержкой, и это не был блеф, он не играл комедию, а просто умел отключиться и думать о другом. Он стремительно надбавлял ставку и погружался в долгое недоверчивое молчание. — Удваиваю, — он в упор смотрел на Энтони, совершенно не интересуясь, что у того в руке. Его занимали совсем другие мысли, и, когда пришла его очередь, он не раздумывая сбросил подвернувшуюся карту (у него были две десятки пик, четверка и двойка бубен и трефовая шестерка). — Беру одну, — сказал он, сбрасывая шестерку. Он не учитывал возможности, как полагается игроку, играл наобум; он рассчитывал только на слабость противника, ни о чем не думал. Против сильного игрока он непременно проигрывал, зато среднего или слабого неизменно побеждал. Взятую карту он даже не удостоил взглядом (это была тройка червей).

— Беру три, — объявил Галли. — Карты привели его в радужное настроение, он был убежден, что разгадает любой блеф. — Военный атташе забывает об осторожности, — хохотнул он, обежав присутствующих светлым зайчиком монокля. — Военные хитрости, ха-ха! — но безучастность Холла заставила его прикусить язык.

— Удваиваю, — сказал Холл.

За спиною Энтони Кейт прошла к окну. В его невезучей сильной руке она увидела три девятки, валета, двойку. По собственному убеждению, он играл трезво, не блефовал по крупной, зато обязательно передерживал самую малость, и либо его просили открыть карту, либо он сам не выдерживал высоких ставок Холла и пасовал. Он только один раз выиграл. — Да-а, — напуская туману, протянул Галли, — тут надо подумать. — Еще удваиваю, — сказал Холл. Она взглянула в его сторону: одну руку он плашмя выложил на стол, другую держал на коленях, тесным веером зажав в ней карты; он не отрываясь смотрел на Крога. При каждой ставке Галли заглядывал в свои карты.