Меняя завтрашний день

— Не могу, — сдавленным голосом отозвалась Вика и, еле сдерживая рыдания, вырвалась и побежала к посёлку.

Борислав догнал её и вдруг крепко обнял, прижал к себе, стал страстно целовать. Вика замерла в его объятиях, растерялась, поражённая его нахальством и пылкостью. Не желая уступать ему, она вертела головой, отворачиваясь и пытаясь оттолкнуть его от себя.

— Отпусти меня! — в её голосе звенел страх, смешиваясь с внезапной яростью.

— Нет, милая! Я тебя ещё с первой нашей встречи заприметил! Отогреть тебя надобно, краса моя…замёрзла ты совсем…

Задыхаясь, он всё сильнее прижимал к себе Вику, не обращая внимания на её попытки высвободиться. Вике стало по-настоящему страшно, и она с удвоенной энергией принялась вырываться, царапаться, силясь разнять удерживающие её руки Борислава. Её шуба из звериных шкур сковывала движения, мешая высвободиться, и девушке ничего не оставалось, как впиться зубами в язык наглеца. Он немедленно разжал руки и девушка, оказавшись на свободе, с размаху ударила его по щеке и бросилась бежать.

— Но я терпелив, — неслись вдогонку ей слова Борислава. — И я дождусь момента, когда ты уже не сможешь молчать!

Вбежав в дом, Вика долго не могла отдышаться, в ушах эхом отдавались гулкие удары бешено бьющегося сердца, по разрумянившимся от мороза щекам текли слёзы. Однако, когда Сунильда вошла в дом, Вика уже сидела у окна с привычным задумчивым выражением на лице и лишь только потемневшие глаза выдавали её чувства.

С течением времени Борислав проявлял завидное упорство, стараясь добиться благосклонности девушки. Примерно раз в неделю парень различными способами передавал ей подарки: сначала это был кожаный пояс, украшенный бронзовыми и янтарными бусинами, за ним Борислав присылал украшения в виде булавок и брошей, покрытых серебром и украшенных разноцветными бусинами. Вслед за этими украшениями, Вика как-то увидела на крыльце свёрток, в котором оказались подвески, каждая из которых была увенчана традиционной в этих местах головой орла, к которым прилагался длинный шнур, на который полагалось их вешать, создавая тем самым нехитрое ожерелье. Девушка отказывалась принимать подарки от настойчивого поклонника, и они оставались лежать нетронутыми, поскольку Борислав также не желал принимать их назад, каждый раз клятвенно заверяя девушку в честности и открытости своих намерений. Сунильда вначале подтрунивала над своей гостьей и её незадачливым женихом, шутя насчёт её скромности и застенчивости, однако, скоро разглядела в глазах девушки неприкрытый страх при виде весело ухмылявшегося румяного молодца. Несколько раз она пыталась поговорить по душам с Викой, однако, девушка оставалась замкнутой и неразговорчивой, занятая своими невесёлыми думами и Сунильда, искренне сочувствующая девушке, вскоре оставила её в покое.

С наступлением весны рароги стали готовиться к своему ежегодному посещению храма Святовита на острове Руяне, являющегося для них верховным божеством, которому воздавали наивысшие почести. Сунильда уговаривала Вику поехать с ними, но девушка вначале упорно отказывалась, пока, наконец, природное любопытство вкупе с настойчивыми уговорами не сделали своё дело, и девушка тоже стала собираться в путь. На её решение повлияло ещё то, что Борислав теперь стал каждое утро поджидать её возле дома Сунильды и Горислава. Вика упорно избегала его, стараясь не обращать внимания на его настойчивые ухаживания, отказывалась принимать подарки и охапки весенних цветов, и лишний раз не выходила на улицу, опасаясь, что парень может оказаться где-нибудь поблизости, когда она будет одна. В довершение ко всему, на решение девушки отправиться на лодке к святилищу языческого бога повлияла ещё и надежда, что жрецы предскажут её дальнейшую судьбу, потому что к этому времени Вика уже совершенно отчаялась, устав жить в сомнениях и бесконечных тревогах. Анна так и не появилась за всю долгую зиму, и девушка напрасно ждала её, гуляя по заснеженному морскому побережью и всматриваясь в темнеющую густоту хвойного леса, окружавшего деревню и в неспокойные воды бескрайнего моря.

Аркона, воздвигнутая на высоком утёсе, вдававшемся обрывом в Варяжское море, являлась священным городом балтийских славян. Здесь, в великолепном деревянном храме, стоял идол Святовида, огромный, выше человеческого роста, с четырьмя головами на четырех отдельных шеях, смотревшими врозь, с бритыми бородами и остриженными волосами, по обычаю руянского народа. В правой руке он держал рог, который ежегодно наполнялся вином по окончанию сбора урожая; левая рука была изогнута дугой и упиралась в бок. Его одежда спускалась до голеней, которые были сколочены из различных кусков дерева, а ноги Святовида стояли на полу и были закреплены под полом. Поблизости находились узда, седло и огромный меч, ножны и рукоять которого были оправлены в серебро и отличались прекраснейшей резьбой.