Ментовские оборотни

– И чревато к тому же, – поддакнул я, представив, как в московской маршрутке какой-нибудь заезжий турок, не знакомый ни с местными реалиями, ни с русским языком, попросит по-турецки водителя остановиться. Большие неприятности может огрести лицо турецкой национальности. И ведь не поймет он даже, за что так сильно пострадал. А нечего было называть водилу придурком.

– Хотя некоторые слова прямо-таки созвучны настроению, – сказал Андрей Михайлович. – На юге Турции рядом с городом Фетхие есть деревня, в которой никто не живет. Уже лет сто, как там нет жителей. Дома без крыш, без окон. Много-много домов. Сотни. Там такой склон холма, и дома по этому склону налеплены… И когда ты это видишь в сумерках – жуткое зрелище. Там когда-то жили греки. А потом между греками и турками случилась война, и местным жителям пришлось свои дома покинуть. Прежние жители ушли, а новые почему-то так и не появились. То ли место такое проклятое, то ли другая какая причина. А называется деревня – Кайя. И мне здесь почему-то слышится русское слово «каяться». Кто должен каяться, перед кем и за что – неизвестно, но такое название очень подходит этой мертвой деревне. Которая уже вовсе никакая не деревня, а больше похожа на кладбище…

Про кладбище – это не я сказал, а он. Я его за язык не тянул. И едва я это слово услышал, мне тут же вспомнилось.

– Извините, я хотел у вас спросить, – сказал я. – Как раз про кладбище…

Я видел, как Андрей Михайлович возвращается мыслями из далекой Турции в наше Воронцово.

– Здесь тоже есть заброшенная деревня, – продолжал я. – Горюшкино называется…

Андрей Михайлович рассеянно кивнул, давая понять, что он в курсе.

– И там, в Горюшкине этом, есть кладбище. Для местных жителей. И почему-то там похоронили Веронику Лапто, – я вопросительно посмотрел на супругов, ожидая, что они мне разъяснят подобное недоразумение.

Напрасно я, наверное, заговорил с ними о покойнице к ночи. Так было весело в нашей компании, и вдруг я заговорил о неприятном. Так воспитанные люди не поступают. Но вся штука в том, что мне не у кого было больше спросить.

– Да, там ее могила, кажется, – кивнул Андрей Михайлович.

– А почему?

– То есть как – почему? – непонимающе посмотрел на меня Андрей Михайлович.

– На заброшенном деревенском кладбище, – пояснил я. – Где давно уже никого не хоронят…

– Ах, вы об этом. Что поделать, о бедной женщине некому было позаботиться, – вздохнул мой собеседник. – Она умерла, и вдруг оказалось, что о ней некому позаботиться. Ее отец отбывает наказание в колонии…

– Да, я знаю об этом.

– И получилось, что ни родных, ни близких. Полное одиночество, – вздохнул Андрей Михайлович.

И оба они – он и его супруга – посмурнели лицами. Я снова обнаружил, что совершил бестактность. Мои гости не были старыми людьми, а все-таки возраст у них такой, когда люди уже начинают задумываться о вечности, и смерть для них не выглядит такой далекой и неосязаемой, как в юности. И все-таки я хотел продраться через эту их выглядевшую стариковской меланхолию к истине.

– Вы ведь наверняка знали Веронику Лапто, – сказал я.

– Разумеется, – подтвердила Нина Николаевна.

– А она никогда не упоминала в вашем присутствии о том, что хотела бы быть похороненной в Горюшкине?

Мои гости воззрились на меня с таким неподдельным изумлением, что было понятно без слов – я со своим предположением попал пальцем в небо. Но это им так казалось, потому что лично у меня все-таки были кое-какие основания думать так. Я взял с полки написанную Арсением Арсеньевичем Дворжецким книгу и раскрыл ее на нужной странице. С портрета на нас надменно смотрела графиня.

– Это Наталья Александровна Воронцова, – сказал я. – Та самая графиня, которая жила когда-то здесь в своем имении. А в соседнем имении, в Горюшкине, тогда жил человек, который безумно любил Воронцову. Фамилия его была Ростопчин. Его любовь была так сильна, что он покончил с собой, когда узнал, что Воронцова утонула и ее больше нет.

Кажется, я в очередной раз смог изумить супругов. Наверное, не ожидали они, почти уже укоренившиеся здесь жители, таких познаний в области истории и краеведения от меня, бывающего в Воронцове лишь наездами.

– Сведения точные, – заверил я их. – Я разговаривал со специалистами. И вот теперь какая получается картина. Вы это платье на графине видите? – кивнул я на портрет. – Приметное очень платье. Его ни с каким другим не спутаешь. И знаете, где я видел точно такое? На фотографии мертвой Вероники. Когда ее тело достали из графского пруда, на ней было вот это платье. А после всего этого Веронику еще и хоронят в Горюшкине, на бывшей земле графа Ростопчина. Какая-то странная, даже мистическая прослеживается связь. Что за странные совпадения? Почему? Откуда? Я поэтому и спросил у вас – не слышали ли вы от Вероники чего-нибудь такого, что могло бы хоть как-то происходящее объяснить?

В ответ они пожали одновременно плечами. И вид супруги имели крайне озадаченный.