Мэри Роуз

– Почему же. И даже больше, – ответила она, пригибаясь под выступающим этажом здания. – Но если мы поженимся, я не смогу оставаться у Саттонов. Довольно и того, что семья примет на себя скандал из-за расторгнутой помолвки. Ни от кого, кроме Сильвестра, мы не можем принять такую жертву, и одному Небу известно, как мне потом показываться на глаза сэру Джеймсу и Микаэле.

– Небу ничего не известно, – беспечно отмахнулся Энтони. – А что касается помолвки, то пусть все остается по-прежнему, я поговорю с Сильвестром. Не беспокойся, я уверен, он окажет мне эту услугу.

– Он все для тебя сделает! – воскликнула Фенелла. – Даже бросит сердце тебе на поживу, если ты будешь голоден. Но это неправильно, и я так не хочу! Я хочу жить с тобой, здесь или в Лондоне, мне все равно. Ты сказал, что вернешься, потому что хочешь жениться на мне. Я ждала этого два с половиной года, Энтони.

– Я знаю, – ответил он. – Но тебе придется подождать еще. Мне нужно все для корабля. Я едва могу содержать самого себя и отца Бенедикта, а когда корабль будет готов, я хочу увидеть, каков он в бою. И не только на безопасном расстоянии от побережья, как мы привыкли, с нашим узким проливом, а там, где от горизонта до горизонта не видно земли.

– Прекрати! – закричала она, глядя в его сверкающие глаза. – Ты не можешь так поступить! Даже тебе непозволительно заходить так далеко! Ты не имеешь права навязывать меня Сильвестру, пока тебе это удобно, и не думать о том, каковы планы у самого Сильвестра!

– Предоставь Сильвестра мне, – ответил Энтони. – Он мой друг.

– А что, если у меня будет ребенок? Тоже велишь Сильвестру заботиться о нем? Пусть в конце концов Сильвестр женится на мне, чтобы ребенок не родился на свет бастардом?

– У тебя не будет ребенка, – произнес Энтони. Судя по выражению его лица, он собирался насвистывать или жевать соломинку.

– Откуда ты знаешь?

– Я же сказал тебе, что учился. А я всегда учусь добросовестно, прорабатываю все части, изучаю все вопросы, все возможные проблемы. В том числе и то, как сделать, чтобы у женщины не было бастарда.

Она ударила его по щеке и сразу же устыдилась. Он не боится сделать ей больно, но он прав. Он должен был быть самим собой – и ради этого наказывал весь мир.

– Извини, – пробормотала она.

Он пожал плечами.

– Если тебе так легче…

– Избавь меня от своего чертова высокомерия, – прошипела она. – Тут плакать хочется, а ты хладнокровно заявляешь мне, что тебе абсолютно безразлично.

– Чего ты хочешь, Фенхель? Чтобы я ползал перед тобой на коленях или чтобы сказал графу Рипонскому, что я не буду строить корабль, а буду считать горошины в стручке, потому что люблю девушку больше самого себя?

– Может быть, я хочу, чтобы тебе было хотя бы больно, – ответила она, пытаясь подавить рвущийся наружу комок в горле. – Не только мне одной.

– А кто сказал, что мне не больно?

Фенелла сдалась, вышла из-под козырька под дождь и позволила обнять себя. И только теперь девушка заметила, что он не стоит прямо, а щадит покалеченную ногу. Он погладил ее по спине, зарылся губами в волосы.

– Пойми меня. Если ты не сможешь, то однажды я сам себя понимать перестану.

– Все в порядке, – прохрипела она. – Я понимаю тебя лучше, чем мне бы хотелось. И мне действительно жаль, что я ударила тебя по лицу.

Он поцеловал ее в лоб.

– Можешь бить меня по лицу, пока держишь себя в руках и не выбиваешь мне зубы. Я же не говорю, что я достойный любви парень и тебе как-то нужно со мной справляться. Но ты не должна думать, что я не забочусь о тебе. Это несправедливо.

И, несмотря ни на что, Фенелла рассмеялась.

– Ага. Значит, это несправедливо и ты недостойный любви парень. И как же, прости, пожалуйста, ты обо мне заботишься?

– Я даю тебе лучшее, что у меня есть. – Он поднял голову и махнул рукой, указывая на улицу, ведущую прочь от порта. – Моего Сильвестра. За это я заслуживаю не побоев, а поцелуев.

Фенелла рассмеялась еще громче, поцеловала его в щеку и в следующий миг услышала стук подков. По улице на своей рыжей кобыле скакал Сильвестр, и поначалу из-за дождя показалось, что по обе стороны седла у него тяжелый багаж. Бурдюки с вином или мешки с зерном.

– Энтони! – крикнул он, и лицо его прояснилось, словно в этот дождливый омерзительный день ему в Портсмуте явился архангел Гавриил.

Теперь он подъехал достаточно близко, чтобы Фенелла увидела, что эти пакеты – вовсе не бурдюки с вином. Он попытался было спешиться, но привески помешали ему.

– Считай, что я тебя обнял, – заявил он, обращаясь к Энтони. – Судя по всему, я не могу спешиться.

– Ух ты! – удивленно воскликнул Энтони. – Сразу два? – Затем он подошел к лошади сбоку и одарил Сильвестра улыбкой, которой улыбался только ему.

Сильвестр глубоко вздохнул.

– Мне тебя не хватало, Энтони.

– Мне тебя тоже, Сильвестр.

На несколько ударов сердца Сильвестр положил руку на черную копну волос Энтони, и Энтони стоял, не двигаясь. Потом поднял голову.

– Ты не представишь мне свое потомство? Кстати, я зол, что никто из вас мне об этом не написал.