Мэри Вентура и «Девятое королевство»

Флорист следит за пальцем Дотти.

– Гладиолусы, – подсказывает он несчастным голосом.

– Да, их – красный, оранжевый, желтый – и парочку пурпурных ирисов.

– Они хорошо подходят к вазе, – одобряет флорист, начиная понимать ее замысел. – А как насчет нескольких анемонов?

– Можно, – соглашается Дотти. – Правда, получится немного пестро.

Мы быстро покидаем флориста, минуем крытый проход между поликлиникой и больницей и поднимаемся на лифте на этаж мисс Эмили. У Дотти в руках красная ваза с огромным букетом.

– Мисс Эмили? – шепчет Дотти, когда мы на цыпочках входим в четырехместную палату.

Из-за занавески в дальнем углу около окна выскальзывает медсестра.

– Тс-с, – прикладывает она палец к губам и указывает на занавеску: – Вам туда. Но не задерживайтесь.

Мисс Эмили утопает в подушках, ее глаза, занимающие пол-лица, открыты, седые волосы веером разметались вокруг головы. На медицинском столике, на полу под кроватью и вокруг кровати – бутылки, сосуды и разнообразные стеклянные контейнеры. Из двух бутылок тянутся резиновые трубочки, одна исчезает под одеялом, а другая входит в левую ноздрю мисс Эмили. В комнате слышится лишь ее сухое, сиплое дыхание, и никакого движения – только легко поднимается и опускается простыня на ее груди, да еще в одной из бутылочек с жидкостью серебристые пузырьки воздуха ритмически устремляются вверх. В льющемся из окна нездоровом, предвещающем непогоду свете мисс Эмили напоминает восковую куклу, но устремленный на нас взгляд настолько живой и острый, что, кажется, обжигает кожу.

– Эти цветы вам, мисс Эмили, – говорю я и указываю на вазу с множеством разноцветных тепличных цветов, которую Дотти ставит на медицинский столик.

Стол такой маленький, что Дотти приходится прежде освободить его от банок, стаканов, кувшинчиков и ложек, переставив все это на нижнюю полку.

Взгляд мисс Эмили плавно скользит к охапке цветов. Что-то вспыхивает в ее глазах. Мне кажется, я вижу две свечки в глубине длинного коридора, их крошечное пламя затухает и снова вспыхивает на ветру. Небо за окном чернее дна чугунной сковороды.

– Это девушки вам прислали. – Дотти берет лежащую на покрывале неподвижную восковую руку мисс Эмили и сжимает ее в ладонях. – Потом еще будет открытка, все ее подпишут, но нам не хотелось ждать, и мы решили поскорей принести вам цветы.

Мисс Эмили пытается что-то сказать. Однако с ее губ слетает лишь что-то неразборчивое – не то шипение, не то свист. Слов не разобрать. Но Дотти, похоже, ее понимает.

– Работа ждет вас, мисс Эмили, – говорит она, отчетливо произнося каждое слово – так малым детям объясняют самые простые вещи. – Это место держат специально для вас.

Удивительно, но миссис Рафферти произнесла бы те же самые слова, подумала я. Только она прибавила бы что-то еще и тем самым лишь все бы испортила: «Да вы скоро встанете на ноги, мисс Эмили, не волнуйтесь!» Или: «Вы еще поносите золотой браслет за пятьдесят лет безупречной службы! Вот подождите и увидите».

Дотти не тот человек, чтобы искажать факты. Она не врет, когда говорит, что все на ресепшен носятся как безумные, и тем самым показывает, как незаменима мисс Эмили. Вот так – ни больше ни меньше.

Мисс Эмили опускает веки, пряча глаза. Ее рука безвольно лежит на ладони Дотти, она вздыхает, и этот вздох проходит дрожью по ее телу.

– Она поняла, – говорит Дотти, когда мы выходим из палаты. – Теперь она все понимает.

– Но ведь ты ничего ей не сказала. Во всяком случае, очень мало.

– А за кого ты меня принимаешь? – возмущается Дотти. – У меня что, нет сердца? Посмотри, – вдруг неожиданно меняет она тему, когда мы оказываемся в коридоре, – кто это?

Стройная, худощавая фигура прислонилась к стене в пустом коридоре недалеко от палаты мисс Эмили. По мере нашего приближения фигура вжимается спиной в стену, словно намеревается каким-то чудом оказаться частью светло-зеленой штукатурки и стать невидимой. В тусклом коридоре электрический свет создает эффект ранних сумерек.

– Билли Монихен! – восклицает Дотти. – Что ты, черт подери, здесь делаешь?

– Ж-ж-жду, – заикаясь, пищит Билли, и стыдливый румянец проступает на его лице, и без того малиновом из-за прыщей и фурункулов. Билли очень маленького роста, не выше Дотти, хотя возраст у него не детский, и невероятно худой, причем значительных изменений в его внешности ждать не приходится. Его зализанные назад длинные черные волосы намазаны сильно пахнущим гелем, на них остались следы расчески, которой он, видимо, недавно провел по лоснящейся, словно лакированной, поверхности.

– Так чего это ты, – Дотти выпрямляется в полный рост, и благодаря каблукам получает заметное преимущество перед Билли, – здесь ошиваешься?

– Пр-просто… ж-жду. – Билли опускает голову, чтобы избежать пристального взгляда Дотти, и, похоже, не прочь проглотить язык, чтобы уберечься от дальнейших расспросов.

– Вообще-то сейчас тебе следует что есть мочи мчаться в регистратуру и заниматься документами, – говорит Дотти. – Ты не так уж хорошо знаком с мисс Эмили, лучше оставь ее в покое.

Что-то загадочное, не поддающееся расшифровке забулькало в горле Билли.