Меридианы карты и души

Новый год я встречала в Нью-Йорке. Странное это было ощущение! Случалось, конечно, что под Новый год я бывала далеко от Еревана. Моя жизнь прошла, можно сказать, на колесах, и эти странствия иногда совпадали с днями, когда каждый, кто застревал в пути, торопился домой — встретить Новый год с женой, мужем, детьми. Я не особенно спешила домой, дома меня не ждали ни муж, ни гурьба детей, а мать и сын свыклись с моими отлучками. Хороша или плоха эта свобода, но так уж оно сложилось.

И все-таки этот Новый год особенный. В эту ночь я не только не под одной крышей со своими, но не в том же городе, не в той же стране, не на том же материке и даже — страшно подумать — не в том же полушарии. Только представить: наш двор, улица, наш Ереван уже восемь — десять часов назад прошли под этим околотком вселенной, чокнулись с этими звездами, поздравили друг друга С праздником и, вращаясь, отправились дальше, а я вот только сейчас отправляюсь встречать Новый год!

Едем вместе со здешним армянским писателем Акопом Асатуряном и его женой. Около восьми часов вечера наша машина останавливается у дверей зала «Гавукчян». Однако стоящий у входа дородный мужчина в модном клетчатом костюме запрещающим жестом останавливает нас. Начинается диалог по-английски, но я все же кое-как догадываюсь, что мы, точнее — я не могу войти внутрь. Акоп Асатурян старательно объясняет, кто я и откуда, — не помогает.

— Это армянин? — спрашиваю у госпожи Асатурян.

— Конечно.

— Неужели?

Как я поняла, для новогоднего торжества нужно было заранее купить билет, но пригласившие меня, вероятно, рассчитывали на традиционное армянское гостеприимство…

Асатурян пошел искать главного распорядителя, а я наблюдала за входящими. Это были большей частью люди средних лет. Лица ублаготворенные, безмятежные, на устах английский. Мужчины в официальных темных или в строгую клетку костюмах, женщины в длинных платьях, которые вверх от талии давали неисчислимые варианты: тугие стоячие воротники, длинные и короткие рукава, смелые декольте, более чем смелые вырезы от шеи до пояса… Словом, респектабельные гости зала «Гавукчян» ни в чем не отставали от приглашенных на дипломатический прием на самом высоком уровне.

Асатурян вернулся, и мы все-таки вошли в зал. Как решился вопрос с моим билетом, я постеснялась спросить.

Наш стол был довольно многолюдным: артисты, художники, писатели — неутомимые приверженцы родной культуры, чьи упорные усилия и стойкость воли ощущаешь в полную меру, когда сама, пусть хоть однажды, лично столкнешься с многоэтажной бетонной стеной, которая каждую минуту и на каждом шагу встает на их пути.

Просторный зал «Гавукчян» в эту ночь был в праздничном убранстве: высоченная елка, свисающие с потолка бумажные, нейлоновые елочные игрушки. На столах поблескивали светлячками веселые огоньки новогодних свечей. На сцене два оркестра, один американский, другой назывался армянским, поскольку и исполнители, и песни были армянскими. Музыка, вдвойне, усиленная стереоустановками, оглушающая, хоть уши затыкай. «Массовые танцы» в поте лица. То твист, то кочари. По правде говоря, между твистом и нашим кочари была не большая разница. Время от времени кое у кого проскальзывает арабская «извивающаяся» манера танца. Значит, танцующий переселился сюда с Ближнего Востока.

Наш стол походил на маленький островок, о чьи берега со всех четырех сторон ударяли грохочущие морские волны, — буйство звуков, топот танцующих ног и заполнивший все английский. И психологически все это тоже напоминало остров. Говорящий по-армянски стол, пишущие по-армянски писатели, уже немолодые, со своими никак не старящимися воспоминаниями об отчем крае, о скалистых кручах Сасуна, о Мушской долине, со своей постоянно горящей болью и тлеющей надеждой, а вокруг все совсем другое, далекое. Далекое не только по языку, но и по образу жизни, взглядам, нравам, по состоянию души.

— Мы вообще не ходим на такие сборища, сегодня пришли из-за вас, — словно чувствуя мое настроение, объясняет Акоп Асатурян.

А настроение у меня какое-то смутное. Провозглашаю тосты, пробую петь, уговариваю себя радоваться кочари, улыбаюсь подходящим к нашему столу, но в душе какая-то тяжесть. Почему так? Может, началось с неприятной истории у входа? Может, из-за незнания английского? Откуда это острое чувство расстояния, эта отчужденность, отдаленность?..