Меридианы карты и души

«Когда мы нацеливаем «стрелу» в сердце большевизма, — пишет со свойственной ему едкостью Царукян, — надо помнить все же, что именно во времена этого большевизма родились и выросли армянские советские поэты, стали тем, кем они являются сегодня, — поэтами, переведенными на десятки и десятки языков, поэтами, которых знают десятки и десятки народов, книги которых выставлены повсюду — от Чехословакии до Узбекистана. Стоило французскому писателю перевести на свой язык какой-то клочок из Григора Нарекаци, как во всех наших колониях правили пиры, организованные теми же «стрелками»… Кричали об этом на все лады с восторгом, сопредельным унижению: «Чужестранцев знакомят с армянской культурой!» Манна с небес свалилась! А разве не эти злополучные большевики переводят на столько языков книги армянских писателей от Раффи до Чарен-ца и делают их достоянием миллионов?!»

20 апреля, Егвард

…Говорит «Голос Америки». По вашингтонскому времени одиннадцать часов две минуты. У нас в Вашингтоне ясная, солнечная погода… После последних известий о положении на Голанских высотах сделает сообщение наш сотрудник Арсен Саян».

И знакомый голос с западноармянским произношением рассказывает о столкновениях между Израилем и Сирией… Из далекой Америки, о таких далеких высотах, а голос со знакомыми интонациями звучит здесь, в моей егвардской комнате. Странно, невообразимо — и грустно, необъяснимо грустно…

Арсен Саян — руководитель армянского хора «Кнар» («Лира») в Филадельфии. Пять-шесть лет назад он приезжал в Армению, учился в Ереванской консерватории, на хоровом отделении, у Фатула Алтуняна. За это время Арсен несколько раз бывал у меня, с жаром рассказывал о консерватории, о своих планах. Потом вернулся в Филадельфию, а в мой почтовый ящик частенько опускали длинные нарядные конверты. Саян периодически присылал печатные свидетельства деятельности своего хора: броские афиши, программки, разукрашенные фотографиями певцов и певиц «Кнара». Настал и тот долгожданный день, когда Саян привез свой хор в Армению. Для художника из спюрка что может сравниться с радостью встречи со зрителем, слушателем, читателем на родной земле?

В Филадельфии именно об этом чувстве рассказала мне певица Тагуи, приезжавшая тогда с «Кнаром». На следующий день после приезда в этот город меня пригласил филадельфийский врач Тигран Микаэлян. Среди гостей был и Арсен Саян, с которым мы встретились как давние знакомцы.

— Сколько дней я уже в Филадельфии, а ты не показываешься.

— Я был в Вашингтоне. Прости, что на твой тамошний вечер не смог прийти. Но ребята наши были, рассказывали.

«Какие ребята?» — хочу спросить, но к нам приближаются люди с бокалами в руках, с разговорами, и Саян, мне показалось, доволен тем, что беседа прервалась.

— Выпьем, Сильва-джан, — предлагает он.

А когда отошел к бару, чтобы снова наполнить бокал, Тагуи, стоящая рядом, тихо сказала:

— Здесь, в Филадельфии, у него дела шли неважно. Работа хормейстера тут не кормит. Занялся было коммерцией— не получилось. Не тот характер. Предложили заведовать музыкальной частью «Голоса Америки» на армянском. Долго колебался, да и ехать не хотел в Вашингтон, однако… хлеб-то насущный требуется.

— А «Кнар»?!

— Он его не бросил. Вашингтон не так уж далеко отсюда, уедет — приедет… Завтра на вашем вечере будем петь.

Саян снова подошел, и я не удержалась:

— Значит, сотрудничаешь в «Голосе Америки»?

— Да, заведую музыкальной частью, а что?

— Ничего.

— Решил, что и там могу быть полезен своему народу… Буду знакомить с армянской музыкой.

— Рассчитываешь из Вашингтона знакомить Армению с армянской музыкой?

— Почему только Армению? В спюрке тоже слушают.

— Но основной адрес, кажется, Армения?

Смеющиеся глаза Саяна тускнеют.

— Выпьем, тикин Сильва…

И опять наполняет опустевший бокал.

Поблизости от меня сидит архимандрит Завен Арзуманян— глава филадельфийской армянской церкви. Одновременно он слушатель исторического факультета Колумбийского университета. Серьезный, собранный, он увлеченно рассказывает о последних изданиях Матена-дарана, недавно полученных им. Нашу беседу прерывает пьянеющий голос Арсена Саяна. Стоя в центре комнаты с бокалом в руке, Арсен громко возглашает какой-то тост. Лицо возбужденно пылает, он не может сосредоточиться, в его тосте все: и зарубежные армяне, и тяжкая судьба зарубежного армянского художника, и Армения, и гостья из Армении. Кое-как справившись со всем этим, Саян подходит ко мне.

— За тебя, за Армению… Ты что, не хочешь пить со мной?

— Почему не хочу? Пожалуйста.

Уже поздно, около часа ночи. Нужно собираться домой, тем более что плавное течение вечера нарушено. Саян по-прежнему в центре комнаты и все время с бокалом в руке. Блестящие глаза его окончательно помутнели, в голосе какие-то грубовато-вызывающие интонации. Я понимаю, что сдружился он с бокалом не от добра, а чтобы потопить в вине тревожащие его голоса, и сейчас больше, чем с окружающими, он сражается с собой, со своей совестью, со своей слабостью…