«…Говорит «Голос Америки». Сейчас наш сотрудник Гурген Асатрян сделает небольшой обзор внешней политики Америки…»
С Гургеном Асатряном я познакомилась после литературного вечера в Вашингтоне. Он сказал, что видел меня в Ереване в дни американской выставки, и, значит, наше вашингтонское знакомство — перезнакомство, правда, на этот раз в «американской зоне». Ему около пятидесяти, подвижный, с хитроватыми глазами. Он уроженец Ирана, и говор у него протяжный, по-персидски мягкий. Вот так, между прочим, мягко, вкрадчиво он и пригласил меня посетить «Голос Америки».
— Нет, — сказала я.
— Почему? Видно, очень заняты? Но наш офис близко к тем местам, где вы завтра должны быть.
— Не в этом дело, просто нет охоты наносить вам визит.
— Наверно, вы нашу станцию путаете с другими,
— Не путаю.
— Мы теперь изменились, тикин Капутикян, Америка и Советский Союз теперь друзья.
— Знаю. Но погожу, еще немножко изменитесь, тогда…
— Ну как пришлась вам по душе Америка, Вашингтон? — после паузы интересуется Асатрян.
— Я уже сегодня на вечере говорила, что нельзя не отдать дань взлету человеческой мысли, рукам человека, создавшим все это.
— Значит, не так уж гнильцой попахивает? — раздается сбоку чей-то иронический голос.
— Когда входишь с парадного подъезда, то ступаешь только по коврам, по мраморной лестнице. Но что касается меня, предложи мне все эти ковры и мраморы, эти небоскребы, ничего не получится. Я должна ступать по своей жесткой, каменистой земле, по ней, иначе задохнусь.
— Кому что, конечно, — язвительно улыбается Асатрян. — Я, к примеру, задохнулся бы, если бы должен был жить, зажав себе рот, заглушив свой голос.
«Тем более если это «Голос Америки», — вертится у меня на языке, но ни к чему тут, на ходу, в этой сутолоке, вступать в пререкания…
У Акопа Карапетяна тоже акцент армянина из Ирана. Только говор попроще, что так не вяжется с его тонкой, фиксирующей каждое душевное движение прозой.
С Акопом Карапетяном, по книгам — Акопом Карапенцем, я незнакома. В Вашингтоне говорили, что он уехал в Ереван сопровождать выставку «Отдых и туризм в Соединенных Штатах». Я жалела, что не встретилась с человеком, о котором знала больше, чем о тех, с кем мне пришлось провести там немало дней.
Ведь он настоящий писатель, и, значит, он — в своих книгах. Их строки — кардиограмма биения его сердца, рентгеновский снимок самых сокровенных помыслов о последней станции скитаний — Ереване.
…Вачик и чернокожий Джордж были друзьями. От деда, иранского армянина, Вачик без конца слышал рассказы о далекой Армении. Мальчиком завладела мечта— увидеть ее, от него она передалась и маленькому Джорджу. И вот ребята достали билет на пригородный поезд, прочли надпись «Final destination» («Последнее пристанище») и отправились в путь.
Вачик родился в Нью-Йорке. «У него большие черные глаза, в которых Нью-Йорк не смог высушить ручейки печали. Чем дальше, тем больше он ощущал в себе свою изначальность: хотел смести все границы и заглянуть за эти небоскребы, дойти до Техаса, до Индии, до Арарата. Особенно до Арарата. Про Арарат и Араке он слышал постоянно и теперь решил на изумрудных крыльях жар-птицы долететь до Еревана». И вот, «освободившись от тесных пригородов Нью-Йорка, поезд повернул к заливу Лонг-Айленд, стремительно несясь среди густозеленых лесов.
— Вон то море видишь? — сказал Вачик. — На другой его стороне — Ереван…
Джордж испугался, он не умел плавать, но Вачик утешил друга:
— Плыть не понадобится, через море есть мост. Он тянется до самого Еревана. На поезде и доберемся туда.
— А если мост рухнет?..
— Не рухнет, он крепкий.
— Ты уверен?
— Уверен.
— Клянешься?
— Клянусь!..»
Невозможно без волнения читать этот маленький рассказ и удержать слезы в конце, когда счастливые мальчики подъезжают к последней станции и с отчаянием обнаруживают, что это «Последнее пристанище» — всего-навсего маленький приморский городок Порт-Джефферсон, в нескольких часах езды от Нью-Йорка.
«Незнакомые души» — так озаглавлен сборник рассказов Акопа Карапеица. В нем мне впервые приоткрылся сложный, исполненный противоречий внутренний мир родившегося и выросшего в Америке молодого человека, в душе которого противоборствуют Америка и Армения, английский и армянский, скрежещущая металлом улица и дом, рассказывающий старые сказки, реальность и мечта… Причем эти реальность и мечта сосуществуют и в самом понятии «Армения». Реальная, входящая в Советский Союз, состоящая из заводов, земли, туфа, зерна, электрокабелей, живая, из плоти и крови, Армения — и та, иная, оторванная от нее историей и пространством Армения мечты, которая манит тебя жар-птицей, огненным скакуном, деревянным конем, обыкновенным поездом… несущимся к Порт-Джефферсону. Вот такая постоянная многослойная борьба происходит в душах его героев и в нем самом. Сложные, едва уловимые движения души, тонкие сердечные нити, тянущиеся через океан к родной земле, родным горам и долинам, и эти сухие, безразличные слова, также через океан летящие из этих же уст, к той же земле, тем же горам и долинам…