Если бы жизнь человеческую, как кинопленку, можно было разбить на эпизоды и, перемонтировав по желанию, склеить их в приемлемую фабулу, от скольких драм и трагедий мы были бы избавлены. А заодно и от человеческих личностей, ибо кому в здравом уме и при твердой памяти придет в голову строить собственную жизнь по следу Тарзана или Джона Рэмбо, Полианны или Мэрилин Монро? К сожалению ли, нет ли, жизнь наша разбивается не на эпизоды, а на мелкие кусочки, на осколки былых страстей и обломки житейских радостей, и склеить их, слава Богу, не удается никому. Только этому обстоятельству мы и обязаны умением оставлять пережитое за плечами. Уподобляй Мэрилин на самом деле свою жизнь своему же имиджу, то есть веди она ту жизнь, какой требовали от нее либо приписывали ей «таблоидные» журналисты, брак с Миллером не пережил бы лондонских съемок: прочитав в блокноте своего супруга, что она всего лишь «просто занудная сучка», Мэрилин, наподобие героинь многих кинодрам, должна была гордо хлопнуть дверью. Но страничка из черного блокнота совпала по форме с осколком души, потеряв который, пара, как выяснилось, смогла жить и дальше. Таких осколков у них хватило на четыре года. Джо Ди Маджо в ту пору с типично американской горечью вспоминал о собственной девятимесячной неудаче: «Это вовсе не шутка — быть женатым на электрическом освещении. Мистеру Миллеру это, кажется, удается лучше. Просто он, наверное, знает, как оно выключается». Теперь, когда пьеса «После грехопадения» стала известна и советским читателям, мы можем сполна оценить эту невеселую шутку человека, спустя шесть лет похоронившего Мэрилин. Мистер Миллер действительно знал, как выключается свет, исходивший от Богини любви.
Тем временем пришла в негодность «Мэрилин Монро продакшнз». Возможно, сыграла свою роль нетвердость финансового положения Грина, целиком зависевшего от дотаций и дружеского расположения к нему его приятелей с Уолл-стрит; другая причина — напряженность в отношениях между Грином и Миллером, достигшая апогея в процессе лондонских съемок. Я уже упомянул, что Страсберги, Грин и Миллер фактически определяли жизнь Мэрилин те полтора года, что она провела в Нью-Йорке, вдали от Голливуда. Понятно, что каждому из них хотелось быть единственным гуру знаменитой «звезды», и не перессориться в борьбе за ее душу (а кто и за тело) они не могли. Почувствовав, что отношения с Миллером обостряются и что Мэрилин намерена не слушать, а слушаться советов своего супруга, Грин принялся прощупывать иные пути к независимому производству. Одним из таких вариантов ему виделся союз с оператором «Принца и хористки» Джеком Кардифом: «Я решил действовать и, пока мы снимали фильм, договорился о совершенно независимой, чисто американской корпорации, которая выпускала бы фильмы при поддержке Джека Кардифа… Какими-то собственными правами он уже обладал и намеревался в рамках нашей корпорации снимать свой первый фильм… Однажды я обсуждал это с Мэрилин, но мимоходом и в отсутствие Артура. В подобных вопросах я стремился его избегать. И вот когда все уже было сделано, раздался телефонный звонок и в трубке послышался голос Артура, который истерически завопил, что я действовал за их (с Мэрилин) спиной. Я ответил, что если он хочет мне что-то сказать, то сделать это надо нормально, если же он предпочитает орать на меня, то я разговаривать с ним не желаю. Он прекратил истерику, а я положил трубку. Дурные примеры заразительны. Стоило ему начать орать на меня прямо на улице, тут же начинала орать и Мэрилин». Увы, не она первая (и не она последняя) поддавалась влиянию более сильного человека, и сказалось это, к сожалению, не только на крахе «Мэрилин Монро продакшнз». Словом, отношения неудержимо распадались.