Мерлин

Вскоре из ворот выехал Киалл с десятью дружинниками. Верну­лись они в сопровождении тридцати римлян. Вид римских легионеров поразил меня: крупные, коренастые, в нагрудных кожаных или мед­ных доспехах, с широкими короткими мечами или уродливыми копья­ми. Ноги их обмотаны красной тканью и до середины бедра перехваче­ны ремнями тяжелых, подбитых гвоздями сандалий.

Всадники прогрохотали по извилистой дороге к воротам каера, а я побежал вдоль стены, чтобы встретить их. Бревенчатые ворота рас­пахнулись, подкованные железом лошади во весь опор влетели в по­селок. Двое воинов держали значки с орлами, посередине ехал Мак­сим — его богатый красный плащ был в дорожной пыли, бурое от за- тара лицо обрамляла короткая черная бородка.

Он натянул поводья, спешился и пошел навстречу Эльфину. Они дружески обнялись, и я впервые понял, что мой дед — человек неза­урядный. Сейчас, когда я видел его рядом с могущественным чужа­ком, у меня занялся дух. То был уже не просто мой дедушка, а полно­властный король.

Остальные всадники въехали в каер. Эльфин обернулся и подо­звал меня. Я стоял, вытянувшись в струнку, покуда военачальник Британии внимательно разглядывал меня. Его черные глаза пронзали насквозь, как острие копья.

— Здрав будь, Мерлинус, — сказал он голосом, хриплым от уста­лости и пыли. — Приветствую тебя от имени матери городов — Рима.

Максим взял мою ладонь и вложил в нее золотую монетку с изо­бражением Победы.

Так я впервые увидел Магна Максима, Dux Britanniarum, верховно­го воеводу Британии. И тогда-то перед его лицом я изрек свое первое пророчество.

В ту ночь был пир. В конце концов не каждый день у нас гостит главный военачальник Британии. Гостей то и дело обносили медом, и я чуть с ног не сбился, наполняя рога, кубки и чаши. В чаду от жаре- 24

ного мяса терялись бревенчатые стены, громкая похвальба сотрясала воздух — воины расписывали свои подвиги в любви и на войне. Я но­сился с кувшином и ликовал, что меня допустили на пир взрослых, пусть даже только прислуживать.

Потом, когда догорели факелы и лампады, Хафган, верховный друид моего деда, принес арфу и спел сказание о Трех губительных язвах. Все хохотали до упаду, и я вместе со всеми, счастливый тем, что меня оставили веселиться с большими, а не отправили спать в мальчишеский дом.

Что за ночь! Разгульная, хмельная! Тогда я понял, что верх счас­тья — сидеть королем в просторных палатах среди бесстрашных со­ратников, и поклялся, что со временем всего этого добьюсь.

Больше я с Максимом не говорил, хотя на следующий день перед отъездом военачальника они с дедом долго беседовали. Я сказал, что не говорил с ним, но, уже садясь в седло, Максим увидел меня, мед­ленно поднял руку и коснулся лба тыльной стороной ладони — знак почтения, странный по отношению к ребенку. И Максим постарался, чтобы его никто не заметил.

Он попрощался с дедом — они по-родственному стиснули друг другу руки — и поскакал вместе с отрядом. С земляного рва за часто­колом я смотрел, как колонна выстроилась и двинулась по долине Кема вслед за колышущимся в небе орлом.

Я никогда больше не встречал Максима. И прошло много лет, прежде чем мне въяве предстал меч, который я видел тогда. Вот по­чему Максим так странно на меня поглядел. И вот почему он привет­ствовал меня, как старшего.

Так все началось.

Сперва был меч, Меч Британии. И меч был Британией.

Весной того года, когда мне исполнилось одиннадцать лет, мы с Блезом и Хафганом ездили в Гвинедд и в Край снегов, к Ир Виддфа на гористом северо-западе. Путешествие было трудным и долгим, но неизбежным — Хафган ехал на родину умирать.

Он никому об этом не говорил, ибо ему было грустно расставаться с людьми. Именно разлука его печалила, а не смерть; Хафган дав­ным-давно примирился с Богом и знал, что смерть — тесные врата в иную, лучшую жизнь. Как ни горько было прощаться с родичами, очень уж хотелось ему перед смертью еще раз увидеть родимые края.

Эльфин настоял на том, чтобы с нами отправился отряд воинов; в противном случае это сделал бы Аваллах. Сам Хафган предпочел бы обойтись без такой почести, но он понимал, что охранять будут не его, и поневоле согласился.

Воинов было девять, так что вместе с нами выходило двенадцать человек. В путь двинулись вскоре после Бельтана, праздника, когда жгут костры, встречая приход весны. Хафган и воины заехали в Инис Аваллах, где в нетерпении дожидались мы с Блезом. В день отъезда я вскочил пораньше, оделся и выбежал во двор, где с изумлением уви­дел свою мать, одетую для поездки верхом в короткий плащ и высо­кие сапоги. Волосы она заплела в косу и подвязала белым кожаным шнурком, который носила еще на бычьей арене.

Она держала в поводу серого жеребца, и я сперва подумал, что конь предназначен мне. Хафган стоял рядом с ней, и они тихо перего­варивались, дожидаясь остальных. Я поздоровался и сказал, что луч­ше взял бы своего черно-белого пони.

— Лучше, чем что? — удивилась Харита.

— Лучше, чем этого жеребца. — Я добавил, что люблю пони и со­бирался ехать на нем.

Мама рассмеялась и сказала: