Пока же, в 1938 и 1939 гг., я продолжал копать вятичские курганы, только уже не у Подольска, а фактически в самой Москве, более того, на месте той самой деревни Воробьевки, в которую, как уже отмечалось, в 1925 впервые вывозили меня на дачу. На сей раз, я присоединился к проходившим здесь производственную практику студентам истфака МГУ. Ни деревни, ни яблоневых садов уже и в помине не было, а далее — уже после войны — началось строительство высотной части Московского университета. Так что это были одни из самых последних курганов в самой Москве, и последнее мое участие в раскопках перед уходом в армию. Насколько я помню, за три дня до этого я слушал превосходную публичную лекцию известного историка, слепца Бочкарева о городах Древней Руси, в том числе, Новгороде и Пскове. А уже через несколько дней я прибыл в город Псков для прохождения службы в составе I Мотомеханизированного корпуса Ленинградского военного округа. Совпадение здесь или закономерная последовательность «археологической» линии моей судьбы — пусть читатели решают сами. Мы еще вернемся к этому вопросу, но заранее хочу предупредить, что на дальнейших — «военных» — страницах, на том же «пути» появятся: Старая Русса, Юрьев Монастырь, наконец, Новгород Великий; таким образом, «археологическая» линия заметно обогатится. Но хватило бы и Пскова, где глубокая, истинно русская древность как бы запечатлена и полностью оправдывающей свое название рекой Великой, и суровым мощным Кремлем, и уникальным собором Мирожского монастыря с его сочетанием монументальности и простоты, и прочих монастырей, начиная с XII в., Псково-Печерским Свято-Успенским мужским монастырем XV века, крепостной стеной с девятью башнями XVI столетия. Здесь уже археология и суровое величие древнерусской культуры проявлялись на каждом шагу. И я не помню второго случая подобной их концентрации как материальной, так и духовной. Для окончательного выбора жизненного пути начало военной службы в предгрозовые 1940 и первую половину 1941 гг. именно на псковской земле — исконном первичном центре русского противостояния западным посягательствам — представлялось и мне фатальным.
III. Армия. Отечественная война
В конце 1939 года началась четырехмесячная советско-финляндская война, отнюдь не преумножившая славы советского оружия. Я не политик и не берусь судить о политическом аспекте этих событий. Да и слишком молод я был для подобных суждений, к тому же слишком подвержен тотальной пропаганде соответствующих наших органов, согласно которой политически только нам присуща абсолютная справедливость (даже если стасемидесятимиллионная страна нападет на пятимиллионную), в военном же отношении пропагандировалось неизбежное и одностороннее шапкозакидательство. Хорошо известно, что обстоятельства сложились совершенно иначе. Маленькая финляндская армия действовала умело и отважно, а оборонительная «линия Маннергейма» оказалась чрезвычайно мощной, ее преодоление потребовало очень больших жертв. В военной же подготовке Советского Союза был выявлен ряд существенных недостатков в самой ее системе, в отсутствии единоначалия, в квалификации командных кадров, особенно после огромных потерь среди них в длительный период сталинских репрессий, начиная с «процесса военспецов» и вплоть до второй половины 30-х гг., в техническом оснащении, его распространении и использовании в разработке новой стратегии, тактики.