В Москву вернулись, что называется, «на коне». Новорожденный Дом пионеров признал раскопки первым своим практическим успехом. Для их обсуждения и оценки была созвана специальная конференция — тоже первая в нашей жизни и весьма представительная: в ней, помимо Б.А. Рыбакова, Н.И. Руниной и упомянутой мной «незнакомки», участвовали уже прославившиеся представители тогдашнего среднего поколения российских археологов: А.В. Арциховский, А.П. Смирнов, В.Д. Блаватский и др. Была даже первая для нашего поколения дискуссия. Мы при этом оперировали материалами своих (!) раскопок, а также их анализом в книге А.В. Арциховского «Курганы вятичей» и были бесконечно горды присутствием ее автора.
Всю следующую зиму мы продолжали обработку материалов и на еженедельных заседаниях секции выступали с докладами по самым разным проблемам русской археологии и культуры — вплоть до древнерусской религии (мой доклад на последнюю тему ограничился кратким пересказом нескольких глав известной книги Н.М. Никольского: возможности свои я явно переоценил). Но летом 1937 года мы продолжали раскопки у деревни Пузиково, раскопав еще два кургана, на сей раз «оба на-снос». Они оказались ненарушенными и дали столь же типичные и относительно богатые вятичские комплексы. Руководил раскопками вновь Б.А. Рыбаков, сохранился и состав экспедиции, причем в последний раз: в 1938 году сотрудники секции всего кабинета отправились в Севастополь для осмотра античных памятников Северного Причерноморья, и прежде всего Херсонеса. Я в этой поездке не участвовал, слышал лишь, что прошла она очень успешно и, подобно подмосковным курганам, окончательно определила поле интересов ряда начинающих ученых (и не только археологов). Вспоминаю и ряд будущих антиковедов, медиевистов, новых историков, фундамент знаний которых формировался, наряду со школой, подобными мероприятиями Дома пионеров; немало было среди них «медведниковцев» — моих школьных товарищей, учеников Д.Н. Никифорова и В.В. Сказкиной. Назову хотя бы, к сожалению, уже покойного Юрия Львовича Бессмертного, ставшего одним из крупнейших медиевистов, автором превосходных исследований по истории рыцарства. Здесь можно назвать много имен — это было очень активное, целеустремленное и перспективное поколение. Но настал уже 1938 год: три года осталось до крутого поворота их судеб. А далее:
Но здесь я забегаю вперед. Доля их в полной мере коснулась и меня, но через три года. В 1939 году нападение нацистской Германии на Польшу положило начало Второй мировой войне. В этой связи был изменен порядок призыва молодежи в армию: теперь он следовал непосредственно по окончанию средней школы, условием было лишь достижение в том же году 18 лет. Соответствующий закон имел и обратную силу: выпускники 1939 года, успевшие поступить в высшие учебные заведения, также подлежали призыву. Это повлияло и на судьбу друга моего детства — Николая Иноземцева, призванного в ряды армии в 1939 году, прошедшего всю войну и вернувшегося с четырьмя боевыми орденами лишь летом 1945 года (младший же его брат Александр, самый дорогой человек моего детства, пропал без вести в октябре 1941 года, хотя в моей памяти он живет и будет жить до последнего моего вздоха).