Мерседес из Кастилии

— Вот то, чего еще никто сказать не может, отец приор, — отозвался вновь прибывший. — Уже двадцать раз я рассчитывал не сегодня-завтра поставить паруса, и все встречались какие-нибудь новые препятствия. На «Санта-Марии» все уже готово, это судно, на котором должен отправиться адмирал с сеньором Гутиеррецом или сеньором Муносом, как он решил назваться, можно считать хорошим и надежным судном, с водоизмещением свыше ста тонн и полною палубой.

— Вот это превосходно! — воскликнул Жуан Перец. — По крайней мере, на палубном судне вам, адмирал, будет удобнее и безопаснее, чему я особенно рад!

— В данном случае не следует думать ни о моих удобствах, ни о моей безопасности: у нас есть несравненно более важные соображения, досточтимый приор! — заметил Колумб. — Так вы полагаете, что к концу месяца «Санта-Мария» будет совсем готова? — обратился он к Мартину-Алонзо.

— Да, думаю. На нее можно принять шестьдесят человек команды, если только безумная паника, вдруг охватившая наших моряков, позволит нам набрать такое число охотников. Но я надеюсь, что, когда мы им объясним, что и они в праве рассчитывать на получение известной доли прибыли, — это их убедит всего вернее, — сказал Мартин-Алонзо.

— Конечно, это мы можем им обещать, — подтвердил Колумб, — потому что я сильно рассчитываю на то, что богатства Индии и Катая будут для этого достаточными! Но вы мне еще ничего не сказали о вашем судне «Пинте». Пригодно ли оно для плавания по океану?

— В сущности, «Пинта» будет готова к отплытию раньше других судов; вся задержка за «Нинньей», и когда та будет готова, можно будет выйти в море. Мой брат Янес взял на себя снаряжение этого судна, а раз он за что-нибудь берется, то будет сделано, и я надеюсь, что и «Ниннья» будет готова одновременно с «Санта-Мария», — сказал Пинсон.

Третьего августа в монастырской церкви совершена была торжественная месса.

— Наши люди невеселы, — заметил дон Луи Колумбу, — а, признаюсь, мне было бы приятнее, отправляясь в длинный и опасный путь, видеть вокруг себя бодрые и радостные лица!

— Не думайте, мой друг, что люди с веселыми, смеющимися лицами более смелы, — заметил Колумб;- также и серьезные, мрачные лица не всегда говорят о малодушии и страхе. Эти люди оставляют здесь свои семьи! А вы, Луи, вы никогда не думаете о более серьезных вещах, чем ваша любовь?

— Признаюсь, сеньор адмирал, ни о чем другом, кроме доньи Мерседес, я не думаю, но и одной этой думы вполне достаточно, чтобы заставить меня итти за вами хоть на край света.

Глава XIII

Наконец наступил долгожданный день отплытия[26]

, и Колумб был счастлив до того, что в эти минуты позабыл долгие годы ожидания. Он сиял.

Но далеко не все испытывали подобные чувства: для многих моряков Палоса отдать причалы судов казалось все равно, что порвать последние нити, привязывающие их в жизни. Даже самому приору никогда еще это рискованное предприятие не представлялось столь опасным и безнадежным, как в этот момент, когда он сопровождал Колумба и дона Луи к берегу.

Они остановились в пустынном месте, вдали от всякого жилья, ожидая, чтобы за ними с судна прислали шлюпку. Здесь Жуан Перец должен был проститься с отъезжающими, но он был до того взволнован, что долгое время не мог выговорить ни слова. Наконец он собрался с силами:

— Сеньор Христофор, — сказал он, — с того дня, когда вы впервые постучались в двери монастыря Санта-Мария де-ла-Рабида, прошло много лет.

— Для меня это были годы томительных ожиданий, годы неосуществленных надежд! Прошлое запечатлелось неизгладимо в моей памяти, и что бы ни готовила мне судьба, всегда я с благодарностью буду вспоминать тот день, когда, ведя за руку своего усталого сына, я постучал в вашу дверь, и вы приютили меня и его, — проговорил Колумб.

— Мои мысли, — сказал растроганный старик, — будут всегда сопутствовать вам!

Шлюпка, присланная за адмиралом, уже пристала к берегу.

В то время, как Колумб и дон Луи медленно направились к ней, молодая женщина, прибежавшая из ближайшего селения, с плачем и рыданием кинулась в объятия одного из гребцов, который подбежал к ней и прижал ее к себе.

— Пойдем со мной, Пэпэ! — воскликнула она.

— Но ведь ты знаешь, Моника, что я моряк; я не по своей воле еду; я охотно бы отказался от этого плавания, но не смею ослушаться приказа.