Мертвая голова

– Это уж точно, – наклонившись к Флинну, произнес Тигмонд и тихо рассмеялся.

– Нет, спасибо, у нас только на ночлежку осталось, – в ответ крикнул ей Флинн.

Женщина махнула рукой в их сторону и отвернулась.

– И что теперь будем делать? – спросила Хольда.

– Встанем в самом людном месте, Флинн будет играть, а мы с тобой внимательно смотреть на прохожих, – сказал Тигмонд. – Если кто-то будет долго пялиться на Флинна, как загипнотизированный, или еще как-то странно себя вести, значит, это одержимый.

– Или обычный сумасшедший, – вздохнула Хольда. – Их тут – я уверена – полно.

– Не вешай нос, Холли, – подбодрил ее Тигмонд и обнял одной рукой. – Мы обязательно вычислим твоего Безумного, если он где-то поблизости ошивается.

– А может, мне лучше ходить туда-сюда вдоль улицы и незаметно играть? – предложил Флинн. – А вы будете следовать за мной и за всеми наблюдать. Мне кажется, что так будет больше шансов поймать кого-то.

– Нет, так не пойдет, – не согласилась Хольда, – в этом случае тебе будет сложнее играть на гармонике, а нам с Тигмондом высматривать одержимых. А еще мы можем разминуться с ними, поэтому сначала попробуем первый вариант, а там посмотрим по ситуации.

– О, Холли, наконец-то ты одобрила хоть одну мою идею. – Губы Тигмонда расплылись в улыбке.

Хольда сделала шаг в сторону, и его рука соскользнула с ее плеча. Она приподняла брови и сказала:

– Да, идея неплохая, но я считаю, что лучше сесть не в самом людном месте, а недалеко от входа. Вряд ли Безумный будет просто так шататься по улице Проклятых. Он, скорее всего, выходит из своего убежища только ради поисков новых жертв. Поэтому с большой долей вероятности мы сможем перехватить его именно у входа.

– Тогда садимся туда и ждем. – Тигмонд указал на пустые деревянные ящики, ютившиеся между двумя бараками. – Флинн, доставай свою гармонику, сегодня ты устраиваешь приватный концерт. Приглашены только одержимые.

Флинн играл несколько часов подряд и смотрел на жизнь, которая не кипела, нет, а скорее копошилась на улице Проклятых. Да и можно ли было назвать то, что он увидел, жизнью? Тоже нет. Это было самое настоящее выживание.

Худые бледные дети в изношенных до дыр вещах и рваной обуви, немощные старики с язвами на коже, измученные женщины и нервные мужчины – все тут страдали по-своему, и в глазах каждого был голод, но голод разный. Одни умирали из-за пустого желудка, другим хотелось выпить чего-нибудь крепкого – и плевать, чего именного, главное, чтобы градус был повыше! – третьих ломало без мимолетного наслаждения, которое дарили им наркотики.

Флинн держал гармонику обеими руками, поэтому ее не было видно. Иногда к нему подходили дети, дергали его за штанину и просили поделиться едой, думая, что он что-то незаметно ест. Тогда Флинн переставал играть и, пожав плечами, показывал детям гармонику, звук которой они, конечно же, не могли услышать.

– Бедняги, ну и судьба им досталась, – с жалостью произнесла Хольда.

– В такие моменты понимаешь, насколько сильно тебе повезло, – сказал Тигмонд. – У меня в детстве было все: и любящие родители, и достаток, но я воспринимал это как должное.

– Ты же не видел другой жизни, – прошептала Хольда. – Откуда тебе было знать, что бывает по-другому?

– Да, в детстве я наивно полагал, что все живут так же, как я, – признался Тигмонд.

– Ты действительно думал, что у всех на свете есть огромный особняк, целый парк дорогущих автомобилей, прислуга и конюшня с породистыми скакунами?

– Ну что я могу сказать в свое оправдание? Детская наивность не знает границ до тех пор, пока не сталкивается с жестокой реальностью. В моем случае это произошло очень поздно.

– Жаль их всех, – кашлянув, подал голос Флинн и посмотрел на гармонику в своих руках. Он почти осип из-за непрерывной игры на ней.

– Это точно. И почему у одних есть все, а у других ничего? – спросила Хольда, выразительно глянув на Тигмонда.

– Надеюсь, что ты не будешь винить меня в том, что я родился в богатой семье, – сказал Тигмонд. – Мне просто повезло – и только. А этим бедняжкам, увы, нет. – Он проводил взглядом маленькую девочку с перепачканным лицом, которая едва передвигала ноги, утопая в грязи: обувь на ней была на пару размеров больше, чем надо.

– Мне кажется, что, когда Творец ткал полотно Вселенной, он забыл вплести одну ниточку, – медленно произнесла Хольда.

– Какую же? – поинтересовался Тигмонд.

– Ниточку под названием «справедливость», – ответила Хольда.

Солнце сбежало за горизонт, и ночь наконец-то стала полноправной хозяйкой на небе. Улицу Проклятых освещали тусклые фонари, поэтому грязь под ногами стала практически не видна, но зато вылезла другая грязь. Та, которую не смоешь обычной водой.