Мертвая зыбь

Не слишком ли она была с ним откровенна? Зачем рассказала о преследующем ее все эти годы чувстве вины? Но разговор получился замечательным. Особенно после этого странного дня в Боргхольме с булочками и моторным маслом. И эти дикие теории Герлофа… Убийца Йенса перенес инсульт и лежит больной в шикарной вилле, а Нильс Кант, убийца полицейского Курта Хенрикссона, сменил имя и фамилию и продает подержанные автомобили. А может, Герлоф ее просто-напросто разыгрывает?

Ну нет. На эту тему он шутить не станет. Но его фантазии никуда не ведут. Тупик.

Можно спокойно уезжать домой. Завтра и поедет. Герлоф просил прийти на похороны Эрнста – хорошо, она придет. И сразу оттуда – в Гётеборг. Попрощается с Герлофом и Астрид – и домой. Надо постараться жить по-другому. Лучше. Меньше пить, перестать глотать таблетки. Закрыть бюллетень и выйти на работу. Нельзя жить прошлым. Нельзя всю жизнь ломать голову над загадками, у которых нет разгадок. Надо смотреть вперед. А потом, к весне, обязательно приедет еще раз, навестит Герлофа. И может быть, Леннарта.

* * *

Появился первый дом в Стенвике. Юлия снизила скорость и остановилась у дачи Герлофа. В темноте открыла ворота и поставила машину под навес в саду позади дома. Последнюю ночь она будет ночевать здесь, в своей детской, в окружении воспоминаний. Хороших и плохих.

Виллы Кантов в темноте не видно, но куда ей деться? Всмотрелась в темноту. У Астрид горел свет. У Йона Хагмана по другую сторону тоже.

Сбегала в хижину. Взяла зубную щетку, подумала – и собрала все, что там оставила. В том числе бутылки с вином. Она привезла их из Гётеборга – и надо же, с гордостью подумала Юлия, вот они – даже не открыты. А вот и старая керосиновая лампа в окне – надо тоже захватить с собой на всякий случай. Никто не знает, насколько заботятся власти об электроснабжении полумертвого поселка.

На обратной дороге все-таки не удержалась и посмотрела на дом Веры Кант за чернеющими в темноте кустами боярышника. Все окна темные.

Мы там не искали, сказал Леннарт. А почему они должны были искать у Веры Кант? Никто же не подозревал ее в похищении ребенка.

А если она прятала там Нильса Канта? Йенс шел в тумане, заблудился, перепугался, набрел на калитку их дома и вошел…

Все это притянуто за уши.

Она с наслаждением вернулась в тепло. Включила свет во всех комнатах. Посмотрела на бутылки с вином. Последний вечер на Эланде. Почему бы нет? Она открыла бутылку и налила. Быстро выпила, опять наполнила и пошла в гостиную, прислушиваясь к тут же возникшему мелодичному шуму в ушах.

Заглянуть на минутку – и все. Если совещание у Леннарта быстро закончится, если он позвонит… и что бы он там ни говорил, она опять попросит его приехать. Еще более настойчиво. Почему он не хочет посмотреть дом убийцы отца?

Черт подери, это как грипп. Герлоф заразил меня – не могу перестать думать о Нильсе Канте.

Гётеборг, август 1945 года

Первое послевоенное лето, полное света, тепла, а главное – надежд. В Гётеборге кварталами сносят старые деревянные лачуги – планируется гигантское жилищное строительство.

Самое начало августа. Желтые плакаты на стенах домов. «МИР ВО ВСЕМ МИРЕ», читает Нильс.

Через пару дней он покупает «Гётеборгс Постен». «АТОМНАЯ БОМБА – МИРОВАЯ СЕНСАЦИЯ». Безоговорочная капитуляция Японии – новая бомба американцев положила конец шестилетней войне. Окончательно и бесповоротно. Неплохая, должно быть, бомба, тут и там слышит он разговоры. Ну и бомба, если парочки таких достаточно, чтобы… – говорит кто-то в трамвае. Фотография в газете. Поднимающееся в небо огромное грибовидное облако чем-то напоминает Нильсу зеленую муху на руке мертвого немецкого солдата.

А для него мир еще не наступил. За ним идет охота.

Дело к вечеру. Нильс в парке, стоит под деревом. К нему приближается молодой человек в костюме. И сам он тоже в костюме. В темном костюме, он купил его в Хаге. Костюм не то чтобы новый, но и не настолько заношенный, чтобы привлекать внимание. На голове шляпа. Он отрастил бороду – густую черную бороду, и каждый день стрижет ее перед зеркалом в своей холостяцкой комнате в Майорне.

Насколько ему известно, у матери только одна его фотография, шести– или семилетней давности. Школьный групповой снимок. Он стоит в заднем ряду в надвинутой на глаза кепке. Фотография довольно мутная, так что даже если полиция ее заполучила – вряд ли поможет. Он совершенно неузнаваем.