— Так как, говоришь, фамилия твоего вероломного приятеля? — смешивая Борисовой "шприц" (Клаутов предпочел холодный швепс и стаканчик виноградной ракии), переспросил Сава, — Шошкич? Известная фамилия! Знавал я в молодости одного Шошкича, знаменитый был в свое время человек…
— Ну, наш-то еще молод! — улыбнулась хозяину Таня: их симпатия, как она поняла с первой же минуты, оказалась взаимной. — Похоже, он Петров ровесник, возможно, на несколько лет постарше…
— Может, родственник? — сам у себя спросил Ковачевич, и сам же ответил: — а почему бы и нет, страна у нас маленькая…
— Чей родственник, дедо? — ласково улыбнулся Петр: именно такое обращение он как-то незаметно для себя принял в отношении старого Обреновича.
— Был такой Никола Шошкич, — вздохнул Сава, — один из самых жестких подручных у Александра Ранковича…
— Бывший глава местной госбезопасности, — шепнул журналист менее осведомленной о новейшей истории Югославии Тане.
— … В пятьдесят четвертом году застрелился, свихнувшись на ниве борьбы с русскими шпионами: ему почудилось, что агенты МГБ выкрали его из Белграда и доставили в Москву. Этот тип фанатично ненавидел Россию и все, что с ней связано. Даже я, несмотря на то, что получил личный подарок от Тито за олимпийскую медаль, имел от Шошкича в свое время неприятности — за твоего, Петр прадеда, ведь он же жил в России и до своего ареста занимал довольно крупные посты! Если ваш следователь или как он там в полиции называется, происходит из этой знатной семейки, то вам крупно не повезло…
— Знаешь, только сейчас я почувствовал, как эти проклятые запонки оттягивали мне карман! — признался Клаутов, когда они с Борисовой вышли на улицу.
Перед уходом он, воспользовавшись тем, что Сава, демонстрируя Тане выцветшие фотографии времен своей молодости, с головой погрузился в семейный альбом, спрятал пресловутые аксессуары в глубине старинного книжного шкафа, почти такого же по объему, как его кабинет в редакции "НО".
— Не бойся, я сама боюсь! — согласно кивнула головой Таня. — Я так и ждала, что в любой момент к нам подойдет этот потомок сумасшедшего русофоба и потребует вывернуть карманы.
— Думаешь, они не однофамильцы?
— Бог его ведает, но мне не нравится его взгляд — холодный и отчужденный.
— А что ты хочешь? Он же "при исполнении"! Хотя, помнится, в один из двух своих приездов в Москву, Душан как-то обмолвился, что в их роду служба в органах внутренних дел — занятие потомственное. Он этим немало гордился… Так что очень даже может быть, что дед Ковачевич действительно имел когда-то дело с его отцом, и если сынок унаследовал воззрения своего родителя, то нам придется иметь дело со следователем, как минимум, предубежденным, что не радует.
— … И тем сложнее для нас будет доказать свою невиновность. С чего начнем, товарищ начальник? — за Таниным шутливым тоном пряталось ее глубокое уважение к профессионализму Клаутова.
— Никто не обязан делиться сокровенным с неофициальными лицами которые, к тому же, являются иностранцами! Поэтому, при сложившемся дефиците времени и возможностей, у нас только один путь: хорошенько взбаламутить воду и постараться пугнуть крупную рыбу. Для начала побеседуем с нашими сотрапезниками и маленько их помистифицируем.
— Тебе не кажется, что это может закончиться еще одной поножовщиной в туалете?
— Ты же моя напарница: будешь прикрывать мне спину, как в любом порядочном фильме о копах.
— Где прикрывать спину, в туалете? — покатилась Борисова. — Интересная мысль…
Недаром говорят, что смех предвещает слезы. Правильность этой приметы достаточно скоро подтвердилась.
12
Из протоколов совещания Информбюро 1949 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).
В Польше, говорит тов. Берман, мы в 1947–1949 годах повели борьбу против "гомулковщины"… Гомулковщина была тем более опасна, что перекликалась с живучими еще тогда… националистическими настроениями и что ее носителем был генеральный секретарь партии.
Из протокола заседания Секретариата Информбюро 20–22 апреля 1950 г. (текст и стиль подлинные, цитаты приведены без изменений).
Тов. Гэре (Венгерская делегация). Со времени опубликования резолюции Информбюро мы сделали значительный шаг в ограничении проникновения в Венгрию военной, империалистической пропаганды и клеветы. Мы полностью вытеснили американские и прочие реакционные фильмы. Прекратили распространение в стране капиталистической печати и прочих изданий, запретил их ввоз в страну.