Мертвые сыновья

— Нелепая затея, Даниэль, — проговорил он. — Нет, не советую. Вместо собаки! Это далеко не одно и то же: они вырастают, и тогда с ними не оберешься хлопот… Нет, не стоит, он все равно будет смотреть в лес. Следующий раз, друг, стреляйте. Мы не цирковые укротители, мы — охотники.

Они долго, молча смотрели друг на друга. Наконец Даниэль, махнув рукой в сторону Оса, спросил:

— Все ищут?

— Не убежит, — ответил Эррера. — Не может убежать. Отсюда еще никто не убегал.

Он опять смотрел на пол. Стекла очков блестели в желтоватом свете лампы, и глаз не было видно.

— Мальчишка поступил безрассудно. Жалко, что у него не хватило терпения. Он скоро бы вышел из лагеря, может быть, года, через три… Сами знаете: амнистия, хорошее поведение… Да, безрассудно! Как жалко, что так по-глупому пропала жизнь! У него с собой нож, плохонький кухонный нож да веревка. Больше ничего, и с этим он в горах. Да, эта жизнь погибла. Погибла.

Голос Диего звучал так же, как и в прошлый раз, когда он говорил: «Он погубил меня».

— Конечно, жалко, — кивнул Даниэль. А какой-то голос — он никак не мог с ним совладать — кричал ему: «Открой дверцу, осел, ведь он здесь». Диего снова осторожно наливал свой ужасный пахнущий мылом коньяк. «Какая расточительность», — с усмешкой подумал Даниэль и осушил стакан.

— Дети! — печально продолжал Диего Эррера. — Наши дети. Они могли бы остаться в живых. И вот видите, все-таки…

(Ах, если бы вы слышали: не то, чт оон говорил, но как он это говорил…)

— Ну, я пойду, — проговорил Эррера, вставая.

— Подождите, отдохните еще.

— Нет, нет. Я должен быть в лагере. Спасибо, мой друг.

Он направился к двери, вышел. Привязанная к дереву лошадь нетерпеливо переступала ногами. «Он вымокнет, еще схватит простуду», — смутно мелькнуло в голове Даниэля, и он сказал, высунувшись из двери:

— Подождите, как бы по дороге дождь не начался!

— Нет, нет. Большое спасибо, мой друг. Прощайте.

Он легко, словно юноша, вскочил в седло. Даниэль смотрел ему вслед — маленькая жалкая фигурка спускалась к дороге. Даниэль вздрогнул, хотел что-то крикнуть, но сдержался. («Трус. Ты — настоящий трус, Даниэль Корво».) И все-таки сердце наполнилось гордостью.

Удивительно: Диего Эррера забыл на столе свою нелепую бутылку с остатками коньяка.

Мигель услышал, как яростным шквалом налетел дождь. Даже сюда, в тайник, в глубь твердой земли, доносился необузданный, дикий шум воды, непрерывным потоком низвергавшейся на лес. «Проклятый ливень, — подумал он. — Ладно, я от него избавился». В любом положении, можно найти какое-то утешение… «Не раскисать же от всякой напасти». Что ни говори, а неприятностей в его жизни хватало. И то сказать, он всегда выходил победителем. Победителем, что бы там ни случалось. Если разобраться, так больше всего его удручает эта дыра, сырая и темная. Больше всего из того, что было. Потому что о том, что будет, лучше не думать: время само покажет. А сейчас просто невыносимо — торчать, как проклятая крыса, в этой страшной норе. «Хоть бы одну завалящую сигаретку». Даниэль Корво позаботился о еде и о питье, а вот об этом, о самом главном, забыл. «Надо что-нибудь придумать».

А дождь все хлестал землю, словно там, снаружи, ревел разъяренный зверь. И даже здесь, внизу, слышался неясный шорох, странное живое бормотанье. «Все как будто дрожит», — подумал удивленно Мигель. Прислушался: дождь не переставал, кажется, даже усилился, если это вообще возможно. «Прямо надо сказать, моим преследователям не очень-то сладко». Он улыбнулся, представив себе, как чертыхаются и клянут все на свете капрал Пелаес и рядовой Чамосо. «Услужил им дождь».

Он услышал шаги Даниэля Корво — тяжелые ботинки застучали по деревянному полу, из угла в угол. Потом Корво что-то передвинул. «Интересно, который теперь час». Было мучительно от того, что Мигель не мог следить за временем. Когда его встретил лесник, туман закрывал солнце. И он не знал, день сейчас или ночь. «Как странно, кажется, что прошло уже много времени, очень много». Может, он спал. Да, наверное, спал. Вспомнил, что кто-то заходил к леснику, разговаривал. «Видно, охранник или лесник Лукаса Энрикеса…» Хотя очень может быть, и сам начальник. Но эта мысль тяготила, казалась дурным знаком, и он поспешил избавиться от нее: «Нет, этот не мог быть здесь».

А теперь Даниэль ходит возле погреба. Наверное, разбирает дрова. Заколотилось сердце. «Что ему нужно?..»

— Парень, — позвал лесник. — Парень…

Он открыл дверцу, и Мигель услышал, как жалобно мяукнули петли. Поднял голову — глазам стало больно от света.

В руках у Даниэля был фонарь.

— Выходи, подыши немного. Я все запер. Есть хочешь?

Даниэль Корво осветил погреб фонарем. Мигель посмотрел вверх и, ослепленный, прикрыл веки. Он сидел на одеяле, обхватив колени руками. Рядом валялись обглоданные кости. «Кости. Точно здесь пировал зверь». Какой-то странный холодок ужом пополз по спине. (« Не советую: с ними не оберешься хлопот. Мы не цирковые укротители, мы — охотники».)

— Хочешь выйти?