Нам остается только ждать. Мой взгляд скользит по небу за окном. Низкие и угрюмые туши косматых туч все также крутит в неимоверном круговороте. Не то синие, не то фиолетовые вспышки, озаряющие их изнутри, окрашивают мертвый город в странный цвет. А в крыши двух высоток на западе из самого центра невероятного хоровода, из воронки, начинают бить фиолетовые молнии.
– И что дальше? – недовольно ворчит Рыжий, ни к кому конкретно не обращаясь.
Минуты тянутся нестерпимо медленно. Вязкое, словно мед, время тягуче капает ленивыми секундами. Глухая тишина, царящая в нашем застывшем в безвременье помещении, делает любой звук чересчур громким. Мне не хочется ничего ни говорить, ни делать. Я лишь стараюсь подготовиться к тому, что сейчас должно произойти. Ловлю себя на мысли, что чувствую себя каким-то лишним, посторонним, оказавшемся на чужом празднике… или на чужих похоронах. Невероятно сильно хочется уйти отсюда, прочь из этой комнаты, но такой возможности нет. Представление должно быть досмотрено до конца.
«Дыхание, – настраиваюсь я. – Главное – это контроль за дыханием».
Странное место. Странный город. Странный выверт времени продолжает демонстрировать нам немой спектакль. Невыносимое ожидание заканчивается, когда дверь, ведущая в приемную, резко открывается внутрь, и в нее, едва не упав от толчка в спину, заходит Наталья. За ней стоит Клаус, держа тварь в человеческом облике на прицеле.
Соня тихо ойкает от неожиданности и хватается за автомат, но потом глаза ее расширяются, когда она видит парня и меня самого, входящих в помещение и занимающих позиции по обеим сторонам от двери. Рыжий, наш Рыжий, тот, что наблюдает сейчас за происходящим, выражается крепко и непечатно.
Я дышу: вдох – раз, два – выдох, вдох – раз, два – выдох…
Время бежит быстро, но ускорение совсем незначительно, как будто неведомый режиссер предлагает насладиться каждым кадром своей картины.
Перед нами злые и усталые подростки, тыкающие во все стороны трубами глушителей своих автоматов. Пыль и грязь покрывают их одежду и лица. Видно, что они очень обрадованы обнаруженной здесь зеленой дверью, хотя те двое, что ворвались сюда первыми, заметно нервничают при ее виде. Они целятся в девушку в темно-сером деловом костюме, стоящую перед ними совершенно спокойно. Эти двое обмениваются беззвучными репликами, потом тот, что слева, не поворачивая головы, говорит что-то громко – это видно по тому, как он набирает в грудь воздух.
Я дышу: вдох – раз, два – выдох, вдох – раз, два – выдох…
Мой взгляд прикипает к другим людям, которые входят в помещение вслед за первыми двумя. Одна из них обладает светлыми волосами, чьи непослушные локоны выбиваются из-под шлема, надвинутого на самые глаза пронзительно-голубого цвета. Вторая, идущая за светловолосой, – без шлема. В другое время и в другом месте ее стрижка напоминала бы «каре», но сейчас каштановые волосы покрыты пылью и грязью. Видно, что их хозяйка пыталась привести их в порядок, но так в этом и не преуспела. Темноволосая чуть ниже своей подруги, и одна ее рука висит на перевязи, скованная лубком. Глаза обеих внимательно обегают взглядом помещение, изучая его полную пустоту, и почти сразу натыкаются на зеленую дверь справа от них, ярко выделяющуюся на фоне идеально белых стен. Их брови одновременно взлетают вверх, и девушки кричат что-то радостное. Усталое облегчение и неподдельное ликование на их лицах.
Я дышу: вдох – раз, два – выдох, вдох – раз, два – выдох… Только так я могу спокойно наблюдать за разворачивающейся перед нами событиями. Только так – со стороны.
Последним в помещение входит юноша, чьи частые веснушки не способна затмить никакая грязь. Взгляд его зеленых глаз сразу же останавливается на зеленой двери, и парень облегченно вздыхает. Рядом со мной всхлипывает Соня, но я не обращаю на это внимание, целиком поглощенный действием.