Мертвый город

Я снова с силой вытираю глаза, давлю на них пальцами и на несколько секунд по собственной воле погружаюсь в темноту, прежде чем убираю руки.

– Именно поэтому я и не могу оставить Туне. Надеюсь, ты понимаешь меня? Не из-за желания стать героем, устремиться навстречу опасности и спасти мир. Просто она там одна… и ты была права – исключительно по моей вине. Она ведь завязала с таблетками ради возможности принимать болеутоляющее, поскольку заметила, как мне хочется, чтобы она осталась. Из-за меня ее болезнь дала знать о себе снова, и я не могу… не могу оставить ее там.

Мне становится немного легче, словно внезапно прекратила ныть старая рана. Но я еще не уверена, действительно ли она начала заживать – или вскоре воспалится с новой силой.

Эмми закрывает глаза – и тут же снова открывает их. Они выглядят еще более зелеными – сейчас, когда покраснели от слез.

– О’кей, – говорит она. – Тогда так и поступим.

– Тебе незачем идти со мной, – отвечаю я.

Эмми еле заметно улыбается.

– Да нет, – возражает она. – Я просто обязана. И ты не сможешь помешать мне.

– Я, конечно, смогла бы, – отвечаю я, улыбаясь в ответ дрожащими губами. – Если б попыталась.

Эмми открывает дверь.

– Пошли. Соберем наших парней и отправимся в дорогу.

Я подхожу к ней и останавливаюсь.

Это не кино. В фильме мы обняли бы друг друга и стали лучшими подругами снова, раз и навсегда. Но такого не будет. Я уверена, мне придется жить с остатками этой боли до конца своих дней. Наши прежние отношения никогда не восстановятся. Но, пожалуй, все будет уже не столь плохо. Наверное, мы все-таки сможем общаться…

– Я рада, что ты не утонула со мной, – говорю я.

Эмми медленно кивает.

– Я рада, что ты не утонула, – отвечает она.

Сейчас

Картинка, ожидающая нас на площади, шокирует меня, пусть я заранее примерно представляла, что мы увидим там. Обгорелые части автомобилей, покрытая сажей, завядшая растительность – все это выглядит словно открытая рана на теле погруженного в тишину города; вид с постапокалиптической открытки. Я ловлю себя на ощущении, что царящий вокруг хаос почему-то задевает меня лично – обычно я чувствую то же самое, когда не убирают вовремя снег на улицах.

В воздухе по-прежнему витают запахи дыма и горелой краски. В торце площади возвышается школьное здание. Взрыв явно стал последней каплей для его входной двери – ее окончательно сорвало с петель.

Останавливаемся перед лестницей, ведущей к ней.

– Подождите, – говорит нам Эмми.

Она делает шаг вперед и застывает, напряженно вслушиваясь.

Я делаю то же самое, пытаясь уловить любой, даже самый тихий звук.

Шаги.

Смех.

Шум дыхания в темноте.

Но все по-прежнему тихо.

Эмми оглядывается.

– Будем держаться вместе, – говорит она. – Никто никуда в одиночку не идет. Никто самостоятельно ничего не исследует. Даже пáрами. О’кей?

Я встречаюсь с ней взглядом и киваю.

Эмми улыбается мне – быстро и неожиданно искренне.

– Тогда начинаем, – говорит она.

Я двигаюсь за ней вверх по лестнице, и мы входим в здание школы.

* * *

Внутри теплее, чем снаружи, – непонятно почему, если вспомнить о пустых оконных рамах и открытых дверях. И тихо, если не считать хруст битого стекла под нашими ногами.

Дверь в первую классную комнату отворяется бесшумно и без сопротивления. За ней все выглядит так же, как когда я была здесь в первый раз, с Туне. Парты стоят ровными рядами. Стены украшают плакаты с алфавитом, выполненным заглавными буквами, строчными буквами и курсивом. Впереди, у классной доски, висит плакат чуть меньших размеров с таблицей умножения. Окна с этой стороны школы находятся в лучшем состоянии – само здание защитило их от взрыва.

Пусто.

Не говоря больше ни слова, мы проверяем другие классные комнаты. Они почти одинаковы и отличаются лишь учебными пособиями на стенах. Дойдя до последней комнаты, Эмми останавливается в дверном проеме.

Я собираюсь спросить, в чем дело, но потом, заглянув через ее плечо, вижу: кто-то двигал стулья и опрокинул парты. Один стул полностью превращен в обломки. Я почти на сто процентов уверена, что с ним было все в порядке, когда я в первый раз приходила сюда.

Эмми заходит в комнату, делает по ней несколько шагов; останавливается возле разломанного стула, потом поворачивается лицом к стене. Проследив за ее взглядом, я вижу там пятно. Оно темное и неровное, выглядит коричнево-красным на фоне голубой краски. Кровь… И, похоже, свежая. Пятно еще не почернело, как это происходит с кровью, когда она по-настоящему старая.

Мне становится не по себе. По коже пробегает холодок.

Что она сделала с собой?

Воображение рисует страшную картинку: Туне, с пустыми глазами, размазывает по стене кровь, бьющую фонтаном из открытой раны на лодыжке. Мне с трудом удается избавиться от нее. Эмми поворачивает голову и смотрит на меня. Я как можно сильнее сжимаю зубы и лишь киваю. Никто не произносит ни слова, но мы сбиваемся плотнее. Стараемся не наступать на стекла, усыпавшие пол, и идем как можно тише. Не слышно никаких иных звуков, кроме нашего собственного напряженного дыхания.