Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей

Преподобный критик, конечно же, не смог обойтись без «обезьяны» (о ней, как мы помним, в «Происхождении» нет ни слова). Он обвинил Дарвина в создании новой концепции, согласно которой «человек был рожден вчера – и исчезнет завтра. Мы не бессмертные существа, а всего лишь временные и, как оказывается, случайные». Эта рецензия задала тон долгой традиции критиковать дарвинизм не как научную биологическую теорию, а с точки зрения ее предполагаемого вреда для религии, общества и морали. Именно такая критика была характерна для клерикальных и консервативных изданий в Англии и других странах. К тому же она лучше всего доходила до широких кругов читателей, которые едва ли были в состоянии разобраться с научным содержанием дарвинизма, для них – всего лишь «обезьяньей теорией» (Ape Theory){94}.

Листая пожелтевшие страницы английских журналов Викторианской эпохи, читатель находит одни и те же мотивы и перепевы, уже знакомые нам по письму Седжвика Дарвину:

Если дарвинизм верен, общество распадется на части…

Спекуляции [Дарвина]… отравляют источники науки и нарушают спокойствие христианского мира.

Только дозвольте нашим ученым друзьям показать людям, схватывающим все на лету, что не было никакого Адама, что мы не знаем ничего определенного, как у нас воцарится такой же хаос, как во времена поздней Римской империи; не станет у нас ни закона, ни богослужения, ни собственности – потому что человеческие законы основаны на Божественном{95}.

Рис. 2.3. Вот так иллюстратор английского юмористического журнала

Punch (1871) представлял себе «эволюцию» птицы из человека

А многочисленные юмористические журналы преподносили своим читателям идею эволюции в совсем уж карикатурном, донельзя искаженном виде (рис. 2.3). Благодаря прессе такие термины, как «естественный отбор» и «борьба за существование», прочно вошли в лексикон образованных британцев{96}

. Но вряд ли все понимали их так же, как сам Дарвин и его сторонники из числа профессиональных биологов.

Прочитав рецензию Лейфчайлда, Дарвин написал Хукеру, что она его «немного огорчила» ("I was a little chagrined"). Позвольте усомниться в этом «немного». В конце того же письма автор предполагает, что анонимный рецензент «сам сжигать меня не будет, но припасет дров для костра и направит черных бестий на мой след». «Черные бестии» – это священнослужители (намек на цвет их одеяний){97}, в те времена еще влиятельные и опасные для инакомыслящих. Сам Дарвин, подобно своему отцу, публично собственные религиозные взгляды не обсуждал. Он ни в коем случае не был радикалом и принимал те условности, которые накладывало на него британское общество, включая уважение к религии как «полезному» общественному институту. Викторианская Англия ставила знак равенства между атеизмом и безнравственностью, требуя от членов общества хотя бы внешнего уважения к церкви и ее обрядам. Во второе издание «Происхождения» Дарвин добавил упоминание о Творце. Оставалось оно и в последующих прижизненных изданиях. Сам ученый признавал это уступкой общественному мнению.

Я намеренно не упоминаю здесь о тех возражениях, которые выдвинули против теории Дарвина его коллеги-натуралисты. Место им в следующей главе. Скажу только, что Дарвин очень редко и неохотно участвовал в публичной полемике вокруг своих научных идей, предоставляя биться за них соратникам, обращенным в «эволюционную веру»{98}. Сам же он спокойно жил в Дауне, а издательство Марри с периодичностью раз в 2–3 года выпускало его новую книгу. Поздние сочинения Дарвина были посвящены разным вопросам, но, по сути, вращались вокруг все той же эволюционной темы: