Мертвый сезон в агентстве «Глория»

— Ты про кого? — ни черта, видно, не понял охранник. — Леха! — крикнул напарнику. — Иди разберись с пацаном, чего ему тут надо!

— Дай ему по шее, — посоветовал Леха и пошел в другую сторону, вдоль высокой краснокирпичной ограды.

— Слыхал? — лениво заметил охранник. — Вали, а то схлопочешь.

— Закурить-то хоть дай, — обиженно попросил Филя.

— Перебьешься, — бросил охранник и допустил ошибку: позволил Филе приблизиться на расстояние протянутой руки.

Через мгновение, утробно икнув, охранник волочил длинными вытянутыми ногами по земле, потому что Филя ловко затащил его в кустарник.

На свою беду, вернулся второй охранник — Леха. Не увидев напарника, спросил Филю:

— А где Колюня?

— Посмотреть пошел, — спокойно ответил Филя, приглаживая русые волосы на затылке. — Я попросил узнать, долго ли еще ожидать полковника, вот он и пошел.

— А ну-ка отойди от ворот! — рявкнул заподозривший неладное Леха. Он выхватил из кармана куртки сотовик, но жесткая рука Севы, в одно мгновение оказавшегося сзади, резко завернула его кисть вместе с телефоном за спину.

— И этот охранник рухнул как подкошенный, но крикнуть все же успел:

— Ё-о-о!

Сева сел на него верхом и закрыл рот ладонью.

— Не надо шуметь, сынок, — сказал ласково. — Ты мне лучше ответь, тут у вас запасные выезды имеются?

Леха дернулся, пытаясь вырваться, но Сева прижал большой палец у него под скулой и сразу утихомирил.

— Говори быстро, времени у тебя мало, — посоветовал еще раз.

— Е…есть, — прохрипел Леха.

— Машинка тарахтит, — сказал приблизившийся Филя.

— Куда поехали? — спросил Сева.

Леха мычал и мотал головой.

— Ухо у тебя хорошее, — заметил вдруг Сева. — Дай-ка ножичек! обернулся к Филе.

Агеев достал финку, протянул Голованову.

— Ну что, Леха, не жалко уха?

— В комплекс, — сдавленно проговорил он.

— Это «Мужество», что ль? А на хрена его туда повезли? — вмешался Филя.

— Я почем знаю?!

— Логично, Леха, ты можешь не знать. Тогда и нам не мешай. Много вас там, за забором-то?

— Смена.

— Это сколько? — спросил Голованов.

— Пятеро.

— Значит, останется трое, — заключил Сева и коротким ударом ладони отрубил Леху.

Вдвоем они перенесли второго охранника в те же кусты, где мирно почивал первый, сцепили их же наручниками и залепили рты скотчем. На случай, если очнутся раньше положенного. Стали думать, что делать дальше.

— Звони директору. — Так Филя называл Дениса Андреевича.

— Пусть свяжется с Демидычем. Да и комплекс штурмовать нам не шибко сподручно, вдвоем-то…

Спортивный комплекс «Мужество», расположенный в Пушкинском районе Подмосковья, занимал порядочную территорию, на которой стояло большое трехэтажное здание и несколько жилых домиков для обслуги.

Баграт Суренович принимал своих гостей как раз в одном из этих домиков — на две комнаты, с кухонькой и прихожей. Отделано помещение было со вкусом — ковры, хрусталь в буфете, мягкие кресла и низкий круглый столик. В соседней комнате — широченная тахта, покрытая пушистым ковром, для отдыха. Баграт чувствовал себя здесь как дома. Да это, собственно, и был его второй дом, и даже главный. Две сотни «спортсменов» охраняли его круглосуточно. А в тайных подвалах содержалось оружие, которого было достаточно, чтобы порядочное время сдерживать натиск ОМОНа, а возможно, и спецназа. «Спортсмены» здесь с успехом совершенствовали свою квалификацию.

Разговор, возникший еще в жостовском особняке, где стороны поначалу сыпали обвинения друг против друга, принял более жесткие формы. Стравив Маркина с Довбней, Баграт с видом третейского судьи, проявляющего особую мудрость, лишь кивал, изредка бросая реплики в адрес то одного, то другого, а на самом деле и сам пытался понять, что из выплескиваемого правда, а что — ложь для самозащиты.

Довбня, стараясь выглядеть честным служакой, исподволь подведенным под монастырь хитрозадым чинушей, сыпал обвинениями в адрес Маркина, который, по его твердому теперь уже убеждению, постоянно обводит вокруг пальца всех и вся, плетя бесконечные интриги — где щедрыми на первый взгляд подачками, а где дальнейшими угрозами разоблачения.

Маркин же утверждал, что творил вокруг себя только добро, а наветы Довбни объяснял тем, что полковник, по всей видимости, продался прокуратуре и ментовке с потрохами.