Мерзавец на выданье

Валерия растерянно протянула раскрытую сумочку. Елизавета выхватила из нее микрофон, небрежно бросила «смотри!» и бесстрашно врезалась в толпу. Минуту спустя Валерия с восхищением наблюдала как под напором самоуверенности ее подруги нагловатая девица становится мягче воска. Елизавета ласкала голосом и уничтожала взглядом. В конце концов девица утратила апломб, смешалась и смущенно залепетала несусветную чушь. К роковому мужчине ее лепет не имел отношения, однако Елизавета была довольна и горда.

— Учись, пока я жива, — снисходительно бросила она Валерии, небрежным кивком отпуская вконец сомлевшую девицу. — Секрет прост, надо быть понаглей. Наглость — второе счастье.

— А первое — что? — спросила Валерия и, не дожидаясь ответа, запротестовала: — Нет уж, я пас. Это не для меня.

— Да ты что? — возмутилась Елизавета. — Такое дело тебе предлагаю. В наше время умные люди от этого не отказываются.

— Значит я дура, — отрезала Валерия, но, наткнувшись на сердитый взгляд подруги, растерянно добавила: — Нет, правда, Лиз, ни репортера, ни журналистки не получится из меня никогда. Писать я не умею, а незнакомых людей просто боюсь.

Елизавета горестно головой покачала и со вздохом произнесла:

— Ой, Лерка, ладно, пойдем куда-нибудь перекусим. Жрать хочется, аж ку-куру-куку.

Валерия виновато пожала плечами:

— Нет, я домой.

— Домой?! К своему Французскому?! Слушай, в чем дело? Не умрет он там без тебя.

— Ну почему сразу к Французскому? Просто у меня много работы, неотложные дела.

Елизавета махнула рукой:

— Да нет у тебя никаких дел, ты безработная. А твой пьяница и бабник — французский кобель, подождет. Кстати, показала бы мне его.

— Ты же в аэропорту его видела.

— Ну да, едва помаячил на горизонте. Почему прячешь? Все равно знаю, что снова ты подобрала облезлого заморыша, «мудрого и несчастного», — Елизавета передразнила подругу и с осуждением спросила: — Эх, глупышка, когда ты уже поумнеешь?

Валерия пыталась оправдываться и упрямо лепетала про свои дела, но Елизавета слушать не захотела.

— Короче, ку-куру-куку! — бодро воскликнула она, подхватывая подругу под руку и увлекая ее за собой. — Сейчас зайдем в кафе, перекусим, расслабимся, а потом отправимся в мою газетенку. Посмотришь. Я там такой ремонт затеяла, полный отпад!

Несмотря на то, что Валерия была значительно крупнее и сильнее щупленькой Лизы, она покорно за ней следовала, потому что с детства привыкла подчиняться подруге.

— Мне пора домой, пора домой, — робко мямлила она, озабоченно поглядывая на часы и смиренно топая за Елизаветой.

Дома Валерию действительно ждал злой и голодный Анатолий Французский — не пьяница и не бабник, а самый заурядный неудачник, лентяй и обитатель дивана. Философ.

Он вернулся и опять отогрел ее душу, после чего Валерия окончательно его разлюбила. От его присутствия даже страдала и ругала себя, не имея мужества погнать непутевого из своей квартиры. А Французский на этот раз расположился со смаком: с аппетитом ел много и вкусно, пил одну Пепсиколу, а денег катастрофически не хватало на самое необходимое — еле сводили концы с концами.

Елизавета была права, Валерия действительно стеснялась Французского и действительно прятала его от подруги. Можно представить ее досаду, когда внезапно увидела она его, своего Анатолия, растрепанного, пьяного и небритого, шагающего им навстречу, в старом помятом плаще, в стоптанных башмаках…

«Что этого урода заставило подняться с дивана?!» — ужаснулась Валерия и даже зажмурилась, опустила голову, в надежде, что Французкий ее не заметит.

Но он заметил и, расталкивая прохожих, бросился наперерез.

— О-оо! О-оо! — пьяно вопил он, не находя слов от избытка эмоций.

— Мужчина, в чем дело? — недовольно спросила Елизавета, брезгливо отталкивая его.

— О-оо! — воскликнул он, вкладывая в это междометие всю игривость, на какую только был способен.

— Мужчина, вы кто? — уже мягче поинтересовалась Елизавета, а Валерия покраснела до корней волос.

Анатолий качнулся и сильно заплетающимся языком представился:

— Я, ик! простите, Французский.

Елизавета опешила, вымолвила свое обычное «ку-куру-куку!» и сочувственно уставилась на подругу. Та вжала голову в плечи, друг же ее не унимался. Радостно заржав, он воскликнул:

— Да, я Французский! Подданный! Ик!

— Сильно подданный, — желчно констатировала Елизавета. — Фу-уу! Разит как из пивной бочки! Шел бы ты, дорогой, куда шел.

Анатолий качнулся, сурово глянул на Валерию и пояснил:

— Я без нее ни-ни. Мы оба, — он сделал жест, которым лепят пирожки.

Елизавета с отвращением поморщилась.

— Фу, гадость какая! — сказала она, отталкивая Французского и увлекая за собой подругу.

— Девушки, вы знаете, что такое жизнь? — с пафосом вопросил он им вслед сильно заплетающимся языком.

Ответа не последовало, и Французский громогласно продолжил:

— Жизнь, это мучительная и бесполезная борьба с алкоголизмом!

Прохожие по необъяснимому русскому обычаю с симпатией смотрели на пьяного мужика и хихикали с одобрением. Валерия видела это и презирала и себя, и прохожих, и Лизку, и конечно Французского. Его — больше всех.