Мерзейшая мощь

— Как же вам их видеть? — улыбнулась Грэйс. — Разве вы друг короля Артура или Барбароссы? Разве вы знали Еноха или пророка Илию?

— Вы думаете, — сказала Джейн, — что м-р Рэнсом… что Пендрагон уйдет туда, где они?

— Он будет с королем Артуром, — кивнул Димбл. — О других мне ничего не известно. Да, некоторые люди не умирали. Мы не знаем, почему. Мы не знаем толком, как это было. В мире есть много мест… я хочу сказать, в этом мире есть много мест, в которых организм живет вечно. Зато мы знаем, где король Артур.

— И где же он? — спросила Камилла.

— На третьем небе, на Переландре, на острове Авалон, который потомки Тора и Тинидриль найдут через сотню столетий.

— Один он? — Димбл посмотрел на Рэнсома, и тот покачал головой.

— Значит, с ним будет и наш Пендрагон? — спросила Камилла.

Димбл помолчал, потом заговорил снова:

— Началось это, когда мы открыли, что почти все легенды об Артуре исторически достоверны. Однажды, в IV веке существовало явно то, что всегда существует тайно. Мы называем это Логрским королевством; можно назвать иначе. Итак, когда мы это открыли, мы — не сразу, постепенно — увидели по-новому историю Англии, и поняли, что она — двойная.

— В каком смысле? — удивилась Камилла.

— Понимаете, есть Британия, а в ней, внутри — Логрис. Рядом с Артуром — Мордред; рядом с Мильтоном — Кромвель; народ поэтов — и народ торговцев; страна сэра Филиппа Сиднея — Сесила Родса. Это не лицемерие, это — борьба Британии и Логриса.

Он отхлебнул вина и продолжал:

— Много позже, вернувшись с Переландры, Рэнсом случайно оказался в доме очень старого, умирающего человека. Это было в Камберлэнде. Имя его вам ничего не скажет, но он был Пендрагон, преемник короля Артура. Тогда мы узнали правду. Логрис не исчез, он всегда живет в сердце Англии, и Пендрагоны сменяют друг друга. Старик был семьдесят восьмым Пендрагоном, считая от Артура. Он благословил Рэнсома. Завтра мы узнаем, кто будет восьмидесятым. Одни Пендрагоны остались в истории, но по иным причинам, о других не слышал никто. Но всегда, в каждом веке, они и очень немного их подданных были рукою, которая двигала перчатку. Лишь из-за них не впала страна в сон, подобный сну пьяного, и не рухнула в пропасть, куда ее толкает Британия.

— Ваш вариант английской истории, — заметил Макфи, — не подтвержден документально.

— Документов немало, — ответил Димбл и улыбнулся, — но вы не знаете языка, на котором они написаны. Когда история этих месяцев будет изложена на нашем языке, там не будет ни слова ни о нас с вами, ни о Мерлине с Пендрагоном, ни о планетах. Однако именно теперь произошел самый опасный мятеж Британии против Логриса.

— И правильно, что не напишут о нас, — сказал Макфи. — Что мы здесь делали? Кормили свиней и разводили неплохие овощи.

— Вы делали то, что от вас требовалось, — сказал Рэнсом. — Вы повиновались и ждали. Так было, и так будет. Я где-то читал, что алтарь воздвигают в одном месте, чтобы огонь с небес сошел в другом. А черту подводить рано. Британия проиграла битву, но не погибла.

— Значит, — сделала вывод Матушка Димбл, — Англия так и качается между Британией и Логрисом?

— Разве ты до сих пор этого не замечала? — удивился ее муж. — В этом самая суть нашей страны. Того, что нам заповедано, мы сделать не можем; но не можем и забыть. Посуди сама: как неуклюже все лучшее в нас, какая в нем жалобная, смешная незавершенность! Прав был Сэм Уэллер, когда назвал Пиквика ангелом в гетрах. Хороший англичанин и выше, и нелепей, чем надо. А все у нас в стране или лучше или хуже, чем…

— Димбл! — остановил его Рэнсом. Димбл остановился и посмотрел на него. Джейн даже показалось, что он покраснел.

— Вы правы, сэр, — сказал он и снова улыбнулся. — Забыл! Да, не мы одни такие. Каждый народ — двойной. Англия — не избранница, избранных народов нет, это чепуха. Мы говорим о Логрисе, потому что он у нас, и мы о нем знаем.

— Можно попросту сказать, — возразил Макфи, — что везде есть и добро, и зло.

— Нет, — не согласился Димбл, — нельзя. Понимаете, Макфи, если думать о добре вообще, придешь к абстракции, к какому-то эталону для всех стран. Конечно, общие правила есть, и надо соблюдать их. Но это — лишь грамматика добра, а не живой язык. Нет на свете двух одинаковых травинок, тем более — двух одинаковых святых, двух ангелов, двух народов. Весь труд исцеления Земли зависит от того, раздуем ли мы искру, воплотим ли призрак, едва мерцающий в каждом народе. Искры эти, призраки эти — разные. Когда Логрис поистине победит Британию, когда дивная ясность разума воцарится во Франции — что ж, тогда придет весна. Пока же наш удел — Логрис. Мы сразили сейчас Британию, но никто не знает, долго ли это продлится. Эджстоу не восстанет из праха после этой ночи. Но будут другие Эджстоу.

— Я как раз хотела спросить, — подала голос Матушка. — Может быть, Мерлин и планеты немного… перестарались? Неужели весь город заслужил гибель?

— Кого вы жалеете? — сказал Макфи. — Городской совет, который продал жен и детей ради института?