Мерзкие дела на Норт-Гансон-стрит

– «Отпустите мою жену», – сказал я, на этот раз громче. И тот парень ответил: «У тебя десять секунд, чтобы выйти». Никто не имеет права отсчитывать мне время. В ринге или в жизни – такого просто не бывает. А он начал считать, и мир стал красным. Я выдавил глаза парню со сломанной челюстью – оставив его в живых на случай, если мне потребуется заложник, – и пока он кричал, надел пуленепробиваемый жилет, который висит у меня на вешалке. Надо мной постоянно потешались из-за этого, но я держал там жилет именно для такого случая. Я взял голову второго парня и поднес ее к двери, хотя плохо помню зачем. Может быть, чтобы их подразнить? Бросить? Я не знаю. Я начал снимать цепочку, когда дверь взорвалась. Щепки и дробь полетели во все стороны, задев мою правую руку и плечо, но основную часть удара принял на себя жилет. И я упал на задницу. Сквозь дыру в двери я услышал, как кричит Ванесса, и топот бегущих ног. Они убегали, и я понял, что они уводят Ванессу с собой. Я встал – наверное, тогда я выглядел хуже, чем Виктор после десяти раундов с Апвеллом. Ладонь моей правой руки была залита кровью и похожа на игрушку для жевания, поэтому я склеил ее суперклеем и превратил в кулак. И крепко его сжал. Кровотечение прекратилось, и теперь рука стала чем-то вроде дубинки. И раз уж у меня осталась только одна действующая рука, я взял ключи в рот – так, чтобы они не звенели – и засунул клей в карман жилета. Потом схватил пистолет и побежал за…

Раздался щелчок, прервавший монолог инспектора на полуслове. Синий внедорожник продолжал катить на юг, прокладывая в снегу колею.

– Есть еще? – спросил Беттингер.

Тэкли кивнул.

Доминик объехал кратер – вроде тех, что находятся на поверхности Луны, – и телефон загудел.

– Седьмое сообщение, – снова сказал женский искусственный голос. – Двенадцать тридцать шесть.

– Говорит, что у послания есть ограничение по времени, – сказал Зволински. – Надеюсь, удалось сохранить все. Так вот, я выскочил в коридор с ключами во рту, с пистолетом в левой руке, в пуленепробиваемом жилете и бо́ксерах, как сбежавший с выступления стриптизер. Оказавшись на улице, увидел, что коричневый грузовой фургон выезжает с парковки – их ждал водитель, – и я понял, что именно эта банда убила Джанетто и Стэнли и стреляла в Нэнси. Я сел в большой синий автомобиль, завел двигатель и поехал за ними. За Ванессой. Было темно, но я не стал включать фары. Когда я добрался до Саммер-драйв, то увидел их через перекресток. Они тоже не стали включать фары, и мной вдруг овладело странное спокойствие. Виктори – мой враг, мой главный соперник. Я потратил десятилетия, чтобы узнать, как он дерется, как двигается, как проводит удары, где может их нанести, а где – нет. Он победил меня, когда забрал мою дочь, и победил, когда уничтожил мой брак, но я наносил ему серьезные удары – сотни раз – и никогда не покидал ринг. Ни разу. Так что уроды, сидевшие в коричневом грузовом фургоне, находились в невыгодном положении. Они не могли знать Виктори так, как я. Это просто невозможно. И я следовал за ними – отставая на два или три квартала, – давая им много пространства и оставаясь в тени. Я не включил фары, а всякий раз, когда появлялись уличные фонари, уходил в сторону. Я был, как Молния Макдэниелс – Ирландский Призрак. Виктори нанес мне несколько прямых – выбоины, объезды, сбитые автомобилями животные, – а после того как мои враги едва не пробили шину, им пришлось включить фары – в том числе и габаритные огни.

Инспектор шумно вздохнул и продолжил: