Мешок с костями

— Дерьмо, — выдохнул я. — Чтоб я сдох! На перекладине для занавесок на плечиках висел мой пиджак. Я повесил его туда, когда распаковывал вещи, и забыл убрать в стенной шкаф. Я попытался рассмеяться и не смог. В три часа ночи висящий на окне пиджак не показался мне смешным.

Я выключил свет, полежал с открытыми глазами, ожидая услышать звон колокольчика Бантера или детский плач. И слушал, пока не уснул.

Семью часами позже, когда я уже позавтракал и собирался пойти в студию Джо, чтобы проверить, не стоят ли пластмассовые совы в чулане, куда я не заглядывал днем раньше, новенький, последней модели «форд» скатился по проселку и замер нос к носу с моим «шевроле». Я уже ступил на короткую дорожку, соединяющую коттедж и студию, но повернул назад. День вновь выдался жарким, поэтому мой наряд состоял из джинсов с обрезанными штанинами и шлепанцев.

Джо всегда говорила, что среди тех, кто одевается в кливлендском стиле, есть представители двух направлений: классического и небрежного. Мой утренний гость, безусловно, придерживался второго: гавайка с ананасами и мартышками, светло-коричневые брюки из банановой республики, белые туфли. Кливлендский стиль цвета носков не оговаривал, но в обуви признавался только один цвет — белый. Непременным атрибутом являлось и что-нибудь кричащее и золотое. И тут мой гость оправдал мои ожидания: на левой руке блестел «ролекс», на шее сверкала цепь. Рубашку он носил навыпуск, на спине под ней что-то подозрительно бугрилось. Похоже, этот господин предпочитал ездить в гости вооруженным.

— Майкл Нунэн?

Некоторые женщины от него млели. Те, кто сжимается в комок, если мужчина повышает голос. Те, кто не бежит в полицию после домашних разборок, потому что верят, что сами накликали на себя неприятности. Как то: фонарь под глазом, вывихнутую руку, а то и сигаретный ожог на груди. Те, кто предпочитает обращаться к своему мужу или любовнику, как к отцу: «Принести тебе пива, папуля?» или «На работе выдался тяжелый день, папуля?»

— Да, я — Майкл Нунэн. Чем могу служить?

«Папуля» отвернулся, наклонился, взял что-то с пассажирского сиденья. Закрепленная под приборным щитком рация пискнула и замолчала. Он вновь повернулся ко мне, со светло-желтой папкой в руке. Протянул ее мне.

— Это вам.

Поскольку я не сделал попытки взять папку, он шагнул ко мне и попытался всунуть ее мне в ладонь, чтобы мои пальцы, повинуясь безусловному рефлексу, схватили папку. Я, однако, успел поднять руки, словно он наставил на меня свой револьвер.

Он по-отечески взглянул на меня — лицо у него было ирландское, как и у братьев Арленов, только без арленовских доброты, открытости, любопытства. Их место заняло пренебрежение, словно все человеческие хитрости давно ему не в диковинку, а с самыми изощренными он сталкивался как минимум дважды. Одну бровь рассекал давнишний шрам, а румянец на щеках указывал то ли на отменное здоровье, то ли на повышенный интерес к спиртным напиткам. Похоже, он мог бы скинуть тебя в канаву, да еще усесться сверху, чтобы услышать: «Я ничего не сделал, папуля, отпусти меня, не сердись».

— Не создавайте себе лишних проблем. Вы возьмете эту повестку, мы оба это знаем, так что не будем тянуть время.

— Сначала покажите мне ваши документы.

Он вздохнул, сунул руку в карман рубашки, достал кожаный бумажник, раскрыл. Я увидел полицейский жетон и удостоверение с фотографией. Ко мне пожаловал Джордж Футмен, помощник шерифа округа Касл. На фотографии он смотрел прямо в объектив. Точно так же в полицейских участках фотографируют задержанных, прежде чем определить их в камеру.

— Довольны? — спросил он.

Я взял папку, когда он вновь протянул ее мне. Он продолжал смотреть на меня все с тем же пренебрежением, прописанном на лице. Десятого июля 1998 года, то есть в пятницу, в десять утра, мне надлежало явиться в Касл-Рок, к адвокату Элмеру Дарджину. Вышеупомянутого Элмера Дарджина назначили опекуном ad litem[69]

Киры Элизабет Дивоур, несовершеннолетней. Он намеревался взять у меня свидетельские показания касательно всего того, что мне известно о здоровье и благополучии Киры Элизабет Дивоур. Указание взять с меня показания многоуважаемый адвокат получил от Высшего суда[70] округа Касл и судьи Нобла Рэнкорта. Мои показания предполагалось стенографировать. Меня заверяли, что желание получить их выразил непосредственно суд, и решение это никак не связано с действиями истца или ответчика.

— Моя обязанность — напомнить вам, что уклонение от дачи показаний является уголовно…

— Премного вам благодарен, но давайте считать, что свои обязанности вы выполнили, хорошо? Я приеду. — Я бросил на его машину негодующий взгляд. Будь у меня автомат, изрешетил бы ее. Меня охватила ярость. Какое они имели право грубо вламываться в мою жизнь? Мне никогда не вручали повестку, и я не испытывал ни малейшего желания появляться в суде.

Он вернулся к «форду», уже хотел сесть за руль, но остановился, положив волосатую руку на открытую дверцу. «Ролекс» яростно блестел на солнце.