Месма

— Ты с ней познакомился только сегодня? — удивился Гущин. — Где и как?

— На улице… — мальчик стыдливо опустил глаза. — Мамка у меня заболела… на работу ходить не может…Дома больная лежит, а у меня еще две сестренки младшие! Голодные, есть просят… папку на фронте немцы убили! Мы в Боровцах живем — деревня такая тут неподалеку! Ну, я в город и пришел — думал, чего поесть найти, мамке и сестренкам принести! Стал на улицах просить — может, хлеба кто подаст. А на улице тетя Августа ко мне подошла, со мной поговорила… К себе позвала — обещала пирожков дать. Ну, я с ней и пошел…

— Пирожков, значит, обещала дать? — Гущин поднял свои пронизывающие глаза на женщину.

— Что же вы прицепились-то к ребенку? — негодующе воскликнула Августа. — Правду он вам говорит, все как на духу! Шла я по улице, смотрю — мальчик есть у прохожих просит! Все отворачиваются, отмахиваются, а иные и огрызаются, что твои собаки! Жалко мне его стало; подошла к нему, поговорила, к себе позвала. Помыла его, причесала, покормить хотела, а потом — гляжу, мальчик-то уж больно симпатичный! А у нас наверху фотоателье вот есть, да мастер знакомый, Прохор Михайлович, вот и решила я его сфотографировать! Потому и пришли… а тут вы! Налетели на ребенка коршуном, перепугали его до полусмерти… Чего вы от него хотите?

Гущин пристально и очень внимательно поглядел на женщину. Говорила она весьма складно да ладно, и все вроде бы правильно выходило. Да и глаза у нее были прямо волшебные — будто втягивали его в себя, завораживали… глядеть бы в них да не наглядеться! А сама-то — красавица каких поискать… В такой-то захолустной дыре, да такая дивная женщина! Эх, кабы не война!..Да не невеста… Впрочем, у нее, небось, тоже муж на фронте… Да неужто она с этим старым хмырем-фотографом путается?

И Гущин ощутил в глубине души даже нечто вроде зависти к этому пожилому фотомастеру! Зависть от того, что живет вот этот невзрачный фотограф под одной крышей с такой невероятной красавицей, даже пусть и просто по-соседски живет, однако — может видеть ее каждый день, голос ее чарующий слышать, да в эти глаза волшебные смотреть… Гущин невольно отвел взгляд от этих глаз, словно затягивающих его в глубокий черный омут. Усилием воли он прогнал от себя все эти неправедные и несвоевременные мысли. Не до того сейчас. Война…

— А ты на меня не напирай, краса ненаглядная, — сказал Гущин со зловещей усмешкой. — С тобой тоже разберемся, когда черед придет! Пока я вот с парнишкой разговариваю, не с тобой…

Лейтенант пребывал в настороженном ожидании: как будто все выглядело довольно логично и благопристойно; однако смутные сомнения не покидали его.

Что-то здесь было не так… От его опытного взора не ускользнуло то, что женщина и фотограф обменялись мимолетными понимающими взглядами во время его беседы с Михой. Всего на секунду… на долю секунды! Но он сразу этот мгновенный обмен взглядами заметил. Не зря ведь его, боевого офицера, всегда неустанно учили бдительности! И — ему стало ясно: эти двое не просто соседи. Между ними — сговор. И похоже на то, что Михе в их сговоре отведена едва ли не основная роль, и сам он, конечно, об этом не подозревает…

Он снова обратился к мальчику:

— А теперь внимание, боец… Одежда на тебе чья?

— Тетя Августа дала… после мытья, — отвечал Миха.

— Она тебе нравится, лучше, чем твоя была?

— Лучше…

— Вот и хорошо! Теперь слушай мою команду: вон видишь — дверь на улицу? Ноги в руки и — тикать отсюда! Быстро, понял? Бегом — к мамке, да сестренкам, и нигде не задерживаться! Мамка твоя места себе не находит, что сыночка нет, а он, вишь, по чужим людям шляется! Быстро — чтоб я тебя тут больше не видел!

Глаза Михи широко округлились от изумления, он готов был заплакать.

Мальчишка поднял на Гущина умоляющий взгляд.

— Ну как же так, дяденька офицер? — спросил он плаксиво. — Тетя Августа пирожков обещала дать… Что ж я мамке больной да сестренкам-то принесу?

Лейтенант сурово посмотрел на мальчика сверху вниз и хмуро заметил:

— Нет для тебя пирожков здесь, сынок! Обманули тебя, Миха…

— Как обманули? Почему обманули?..

— А вот так! А потому — к мамке бегом! Не выздоровеет твоя мамка, коли с тобой что случится. Беги, боец, птицей лети! Домой, только домой… ночь на дворе, и так лишь за полночь успеешь. И никогда больше добрых теть и дядь не слушай, понял? Среди них могут оказаться слишком уж добрые…

Что-то в голосе офицера показалось Михе очень серьезным — таким, к чему не прислушаться было никак нельзя. Да ведь — офицер все-таки, он знает, что говорит. Миха вытер выступившие было слезы и послушно направился к двери.

— Сопли не распускать, боец! — крикнул вслед ему Гущин. — Ты ведь мужик, солдат будущий… Быстро пошел! Одна нога здесь, другая дома! Понял?

— Понял, дяденька офицер! — как мог бодрее отвечал Миха и скрылся за дверью.

В комнате повисла напряженная, глухая тишина.

Прохор Михайлович первым нарушил тягостное молчание.