Месма

Расчет наглых грызунов с течением времени оправдывался с самой неумолимой неотвратимостью. В начале февраля Прохор Михайлович настолько ослаб от вечного недоедания и постоянных попыток обмануть свой организм, что почти сутками не покидал постели. И тогда крысы стали вытворять совершенно дикие, невероятные вещи. Они вели себя так, что невольно стоило задуматься — а не разумны ли эти зловещие хвостатые твари?

Днем еще было ничего… самое жуткое происходило по ночам. Прохор Михайлович боялся оставаться в полной темноте. А так как электричество после часу ночи отключали, то он зажигал несколько лучин и расставлял их по комнате в разных местах, благодаря чему спальня озарялась тусклым, мерцающим сиянием.

Так еще можно как-то было скоротать ночь, время от времени забываясь тяжелым, тревожным, то и дело прерывающимся сном. Теперь уже Прохор Михайлович опасался не за пленки и фотобумагу и даже не за свои запасы, которые еще как-то поддерживали едва теплящуюся в нем жизнь; теперь он боялся, что заснет или потеряет сознание, а крысы нападут на него ночью — спящего и совершенно беспомощного…

Впрочем, сами же крысы и не давали ему возможности ночью крепко заснуть. Они устраивали какие-то сугубо свои, крысиные пляски, жутко напоминающие некие вполне разумные ритуалы.

В комнате Прохора Михайловича, служившей и гостиной и спальней, на круглом столе всегда стояла высокая вазочка, бывшая еше при Иване Яковлевиче. Из ее узкого горла всегда торчал искусственный цветок весьма тонкой работы: с первого взгляда его легко можно было принять за настоящий. Когда-то и Прохор так «купился», когда Иван Яковлевич впервые пригласил его в комнату за стол.

В дальнейшем он был к этому цветку совершенно равнодушен — ну стоит он себе на столе, и пусть стоит. Однако после ареста Семенова Прохор стал относиться к цветку и вазочке по-другому: теперь это была память об ушедшем друге…

Казалось невероятным, однако с января 1942 года этот цветок облюбовали крысы. Выражалась эта крысиная привязанность самым невероятным и зловещим образом. Когда фотомастер ложился отдыхать, страшные грызуны бесшумно вылезали из всех углов и рассаживались на полу вокруг стола. Их собиралось не менее полутора дюжин, они не проявляли ни агрессии, ни беспокойства, просто располагались на полу и ждали — ну, прямо как зрители в зале оперы перед началом представления. Все это время Прохор Михайлович, естественно, бывал весьма далек от сонного состояния и с ужасом наблюдал за ними с кровати, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь внимание настоящей стаи хищников. Но это все была только прелюдия.

Далее начиналось собственно представление: пять-шесть самых крупных крыс лихо взбирались на стол по свисающим с него краям скатерти, некоторое время беспорядочно шныряли по белой поверхности, словно бы примериваясь и принюхиваясь, после чего выстраивались друг за другом подле вазочки с цветком, образуя круг: нос последующего грызуна «смотрел» в хвост предыдущего. А затем жуткие твари начинали бегать по этому кругу, имеющем в центре пресловутый искусственный цветок в вазочке. Их бег все убыстрялся, темп движения нарастал, но при этом образуемый ими круг всегда имел почти правильную форму, а скорость грызунов вырастала до того, что их тела и хвосты порой сливались в сплошную линию окружности, как будто вазочка с цветком оказывалась в центре темного бешено вращающегося колеса. При этом стол содрогался от этих крысиных скачек, а топот стоял такой, что можно было подумать, что где-то неподалеку слоны бегут.

Первое время Прохор Михайлович попросту цепенел от ужаса при виде этих крысиных забегов и совершенно не знал, что ему делать. Конечно, ни о каком сне не могло быть и речи. Но со временем он научился хоть как-то унимать пугающую ретивость хвостатых тварей. На этот случай у него возле кровати стоял теперь обломок водопроводной трубы, подобранный на улице для этих целей. Когда крысиная беготня вокруг вазочки становилась невыносимой, фотомастер хватался за трубу и начинал что было сил колотить ею по металлической ножке кровати. Грохот поднимался неимоверный, но на грызунов он действовал магически: замерев неподвижно на секунду-две, все они разом бросались врассыпную. Разбегались все: и те, которые бегали по столу, и те, что исполняли роль зрителей, сидя на полу на задних лапах, подобно сусликам, и задравши кверху свои остренькие морды. Наступала тишина, которая длилась часа полтора-два, но затем крысы собирались вновь, и вновь возобновлялись ритуальные пляски вокруг цветка, прерываемые тяжкими ударами трубы по металлической ножке… И так за ночь повторялось несколько раз.