Месопотамия

Я посмотрел вниз. Было много солнечного света, он слепил глаза и лишал предметы чёткости. Через мгновение зрение вернулось, предметы обрели чёткость, краски обрели полноту. Май заканчивался зеленью и теплом, свежий воздух лежал на крышах и стоял во дворах. По улице бежали школьники, сновали редкие прохожие, на дороге стоял дворник, светясь издалека оранжевым огнём жилетки. Так начинается праздник, – подумал я.

– Значит, – начала Даша, – это вот школа, – ткнула она пальцем в двор напротив, – я там не училась, я года три как переехала. Но, чтобы ты знал, там происходят страшные вещи. Директриса часто спит в своём кабинете. Не одна. К ней приезжают. Машина с дипломатическими номерами. До утра крутят итальянскую эстраду и курят, высунувшись в окно. У неё красная ночная рубашка, если это тебе интересно. Рядом – салон красоты, – ткнула она снова. – Они там все наращивают друг другу ногти. Посмотри как-нибудь, они выходят на улицу, чтобы перекурить, садятся на скамейку, видишь, там есть скамейка под стеной, и достают друг другу из карманов сигареты, потому что сами себе достать не могут – ногти мешают. Потом сидят, как совы, вцепившись ногтями за край скамейки. За углом подозрительный ресторан – владелец каждое утро ходит по улице в розовом кимоно и разговаривает с кем-то по дамскому мобильнику. Дальше – спортивный паб, там арабы смотрят европейские лиги. За ними вьетнамцы открыли тошниловку, сами там не едят. Рядом с вьетнамцами, в подворотне, если надумаешь, сделанный под сауну бордель. Рядом с борделем – пустое здание, летом там живёт бомжота, тоже интересно. Рядом с бомжами – мастерские художников, смотри не перепутай. Напротив – тубдиспансер. Так, что дальше? – Она посмотрела налево. – Слева. Слева издательство, подозреваю, что там прячут левую документацию, заносят по вечерам бумажные пакеты, выносят на рассвете трупы, завёрнутые в китайские ковры. Дальше старая усадьба, думаю, там доживают свой век любовницы отцов города. Я их иногда вижу на веранде, ну, не отцов города, ясное дело, их любовниц. Они там пьют чай с ромом. Самой молодой из них лет семьдесят.

– Правда? – засомневался я.

– Святая правда, – подтвердила Даша. – У неё, к слову, тоже красная ночная рубашка. Она прямо в ней и пьёт свой чай. С ромом, – добавила. – Дальше новый дом. Его долго не могли заселить – дорого. Поэтому там какое-то время жили строители: ночевали в спальниках, жарили мясо на огне, находили что-то вкусное на складах. Как партизаны, честное слово. Там дальше, если повернуть, есть несколько продовольственных, они всегда закрыты. Чем на самом деле торгуют – не знает никто, но лично я видела несколько раз, как туда заходят молодые женщины и не выходят оттуда уже никогда. Вниз идут частные дома с палисадниками, там почти никто не живёт. Но никто и не умирает. Много деревьев. Сейчас всё цветёт. На верхних этажах ночью горит свет, на нижних, как правило, какой-то бизнес – ксерокс, нотариус, изготовление памятников. Дальше заправка, мастерские, а там и река. А вот здесь, прямо под нами, – посмотрела она вниз, – военкомат. Я знаю пару секретарш оттуда – трудная работа, скажу тебе, вредная. Ты служил?

– Нет, – ответил я нехотя.

– Ясно, – поняла она. – Ну и наконец – наш дом. Значит, смотри, – она перегнулась через ограждение, я еле успел её ухватить за полу халата, – на первом этаже живут армяне, запах одеколона слышишь? Это от них. Их там двое, всем говорят, что братья. Я не верю. Соседские окна, антенна, видишь? Анфиса, журналистка, ведёт погоду. Будет приглашать в гости – не ходи. У неё там мама – сразу поженит. Разве что захочешь больше знать про погоду. На втором этаже стоит пустая квартира. Мужик-охотник устроил стрельбу. Вендетта! – весело закричала Даша. – Я как раз въезжала, когда он отстреливался от милиции. Бывший военный, артиллерист. В последние годы ремонтировал одежду. Но ружьё держал заряженным. Квартиру так никто и не купил. В ней пахнет смертью. А вот напротив артиллерийской квартиры живёт Гуталин – коммунист и гондон.

– Гондон? – переспросил я.

– Гондон, – подтвердила Даша. – Гнида редкостная, постоянно заливает соседей. Думаю, он это специально делает. Ну, с нашим этажом понятно.

– Ничего не понятно, – не согласился я. – Откуда у тебя две квартиры?

– Хотя это и не твоё дело, – ответила Даша, – но я тебе расскажу. – Ту, в которой я живу, мне оставил бывший муж. А в этой жила его бабушка. Внука она не любила, квартиру оставила мне.

– А где он, – спросил я с недоверием, – этот твой муж?

– По-моему, в Эмиратах, – ответила Даша. – Или в Саудах. Короче, вывел куда-то активы. Здесь для него слишком холодно.

– А бабушка?

– А бабушка умерла. Она и так долго держалась. Она почтальоном работала, до последнего клиента. Короче, пока не уволили. Да, а надо мной, – сказала она шёпотом, – слышишь, ходит, это Иван Иванович. Он продаёт завод. Лет десять. Но без мази. Вань, – крикнула в небеса, – эй!