Мессалина

— Разрешите доложить, ваше величество! — выступив вперёд, по-военному чётко отрапортовал Аррецина. — Калигула мёртв, гвардия готова провозгласить вас императором!

На мгновение в кабинете повисла пауза. Клавдий облизнул полные губы, недоумённо взглянул на Кассия.

— Что ты сказал? — переспросил внук Ливии.

— Ваш племянник Гай Германик мёртв, и гвардия готова провозгласить вас, ваше величество, новым императором, — не торопясь, выдерживая паузы, почтительно доложил Аррецина и поклонился.

Только теперь до Клавдия дошёл смысл сказанного.

«Интересно, отчего же умер Сапожок? — удивился про себя Клавдий, но вслух этот вопрос задать побоялся. Он ещё не знал, как подобает себя вести в таких случаях: поблагодарить ли префекта и начальника дворцовой стражи или попросить час-два на раздумья. Он ждал, что Аррецина и Кассий сами подскажут ему, что делать, но и те молчали. Хотя они уже назвали его «ваше величество», чего же ещё.

Клавдий вздохнул. Жалко, что вместе с префектом и начальником стражи не пришли и сенаторы. Впрочем, они всё равно ничего не решают. Калигула говорил: «Лучшие сенаторы у меня в стойле и жуют сено». Конечно, он был дурачок.

Пауза затянулась, и теперь уже Кассий, беспокоясь за положительный ответ, негромко кашлянул, дабы привлечь внимание Клавдия.

— А что случилось с моим племянником? Он вроде не болел, — спросил внук Ливии.

— Оступился. Неудачно упал...

— И от этого умирают?

— Случается. Но мы хотели бы знать: согласны ли вы, ваше величество, стать императором?

— Ну конечно, что же делать... — Клавдий вздохнул. — Это мой долг.

Префект с облегчением вздохнул, вытер испарину со лба.

— Тогда я пойду соберу гвардию, построю её в лагере, а вы должны быть там через час, и мы сразу же присягнём, — напомнил Аррецина. — А уже завтра оповестим сенат и народ.

— Хорошо. Когда я должен выйти?

— Через десять минут.

Префект отдал честь и вышел. За ним и Кассий Херея. Напуганная приходом военных, Мессалина заглянула к мужу:

— Зачем приходили эти люди?

— Они хотят объявить меня императором.

В первое мгновение жена даже не поняла, о чём речь.

— Каким императором? А как же Сапожок?

— Он мёртв.

— Как — мёртв? — Валерия побледнела. — Я его утром видела.

— Гай Германик оступился и упал. Как всегда, неудачно. Жалко племянника, он был такой молодой.

— И ты теперь станешь императором?

— Нужно пойти поприветствовать гвардию, — кивнул Клавдий. — А я только что привёл в порядок письма Цезаря и Марка Антония, чтобы начать писать к ним обширные комментарии. Это такая увлекательная работа, и вот на тебе, какая напасть!

Мессалина уже хотела возразить ему, но муж её опередил:

— Я знаю-знаю, гражданский долг и прочее. Ну что же, — Клавдий выпятил полные губы, — рано или поздно Сапожок должен был оступиться. Жалко его.

Мессалина помолчала, а потом спросила:

— Я теперь стану императрицей?

— Ну конечно.

— Я всё ещё не верю, — обрадовалась она. — И Сапожка больше не будет! Я его терпеть не могла! И твои статуи будут украшать Рим?

— И твои тоже.

— И мои? — прошептала Мессалина.

— Моя мечта сбылась: ты станешь Юноной империи! — восхищённо проговорил он.

Клавдий оделся, взглянул на себя в зеркало: круглое, рыхлое лицо с белой пористой кожей и мешками под голубыми, подернутыми поволокой глазами. Двойной подбородок. Короткая шея. Живот, выпирающий из-под тоги. И рядом она, Мессалина, такая же хрупкая, как и прежде, только бёдра стали круглее, как и выпирающий из-под туники живот и набухшие груди. Но беременность лишь красила её.

Гвардия, образовав широкое, плотное каре, уже стояла во дворе лагеря на строевом плану. Статую Сапожка уже свалили и оттащили за стены казармы. Префекты, встретив Клавдия, отдали ему честь и подвели к гвардейским шеренгам. Потом Марк Аррецина Клемент огласил текст присяги. Он был стандартным и говорил о преданности императору и защите его гвардейцами. Но в конце старого текста уже была вписана новая фраза. Она гласила: «Да здравствует император Клавдий!» И едва Аррецина дочитал её до конца, как девять тысяч гвардейцев, словно один человек, дружно грянули:

— Да здравствует император Клавдий!

Это мощное приветствие, казалось, прокатилось по Риму, и все его обитатели отчётливо услышали этот мощный выкрик.

Услышала его и Мессалина, вздрогнула точно от неожиданного грома. И слёзы оросили её щёки.

— Я императрица! — утирая их, воскликнула она.

7