Да, все это время Сарит была исключена из поля моего выбора, исключена как женщина светская и, прежде всего, как женщина, предназначенная в моих собственных помыслах другому человеку. Но вот этот человек оказался ею отвергнут! Что же меня останавливает? Зачем мне еще какая-то девушка, «как Сарит», если меня действительно любит сама Сарит!
– Сама Сарит! – прошептал я, расплываясь в улыбке. – Сама Сарит!
Уже давно полностью стемнело. Небо зажглось бесчисленными звездами, столь хорошо заметными здесь в пустыне. Улегшись на траву, я еще некоторое время смотрел в эту бесконечность, снова перепроверяя свои чувства и свои впечатления.
Наконец я встал, и ноги сами понесли меня к дому Сарит. Я подошел к двери. Все было тихо. Тамар, по-видимому, уже спала.
Я занес уже было руку, чтобы постучать, но вдруг растерялся. Что я ей скажу? Как начать?
Тут же навалились сомнения. Что я делаю?! С чего я вообще взял, что она любит меня? Да я интересую ее не больше, чем Андрей! И обиделась-то она вовсе не потому, что якобы любит меня. Просто не хотела, чтобы ее судьбу решали за нее. Она же такая свободная, яркая, независимая, хочет выбирать сама, а не так, чтобы ее кому-то всучали, предлагали. Как глупо! Что я здесь делаю под ее дверью?
От смущения меня даже прохватила испарина. Я повернул было назад, прошел шагов пятнадцать и остановился.
– Стой! – сказал я себе. – Пусть даже тебе это все показалось. Нельзя уйти, не проверив… Скажи, что забыл что-нибудь…
Я опять, немного пошатываясь, подошел к двери.
– Господи! Как же я ее, оказывается, люблю! Как я мог так долго этого не замечать? Права мама, до меня действительно все слишком медленно доходит…
Я стоял перед дверью, слушая, как бешено колотится мое сердце. Слова не лезли в голову.
Вот дела, удивился я своему состоянию. Ведь сколько раз под огонь в Ливане попадал, а такого страха не испытывал, был собран… В дома террористов не боялся входить, а тут…
Воспоминания о Ливане неожиданно привели меня в чувство. Рука сама тихо, но решительно постучалась.
Сарит открыла дверь и… просияла от счастья.
Ничего не пришлось говорить. Мы просто не заметили, как оказались друг у друга в объятиях. Первой в себя пришла Сарит:
– Что ты делаешь, ты подумал? Ты не скажешь мне потом, что по вашему закону мы должны навеки расстаться?
– Не бойся. Все под контролем.
– Серьезно, Ури, – сказала Сарит, отстраняясь от меня. – Я не хочу тебя потерять.
Мы уселись за крохотный кухонный столик напротив друг друга и взялись за руки.
– Когда же это с нами случилось? – спросил я.
– Со мной очень давно.
– Как это давно? Еще до Пинхаса?
– Вобщем-то, да.
Я не верил своим ушам и вопросительно смотрел на Сарит.
– Я помню, меня тогда вера твоя задевала. Она и отталкивала, и притягивала одновременно. Я бы так очень хотела верить. Просто не могу. Не получается.
– Но неужели еще до Пинхаса? Как можно было еще тогда, до моей службы в армии, предпочесть ему меня? От меня, правда, тогда еще козами не пахло…
– Как видишь, можно. Ты хоть знаешь, с чего у нас с ним все началось? Как я у Пинхаса оказалась?
– Пришла с умным человеком пообщаться…
– Просто так? Без приглашения? Нет, я не умных речей слушать пришла, я пришла твой телефон разузнать.
– Как ужасно, что я потерял твой листок, что не выучил его наизусть, не переписал!
– Так вот, Пинхас сказал, что телефона твоего не знает, но заверил, что ты ему обязательно должен позвонить и нам надо поддерживать связь. Просил звонить и заходить. Я так и сделала. Звонила. Он меня приглашал. Принял в моей судьбе отеческое участие. Уговорил не идти в армию, а пройти альтернативную службу у него в Управлении древностей. Я согласилась. И действительно, там было очень интересно. Я участвовала в археологических экспедициях, работала с репатриантами. А он был вроде как мой руководитель. Я им искренно восхищалась. Как раз к концу службы он сделал мне предложение… И я согласилась. Да и как было не согласиться. Ты же видел, какой он блестящий и любит то же, что и я. А ты исчез, Ури. Совсем исчез.
– Знаешь, мой телефон он, похоже, действительно не знал… Но он точно знал, у кого этот телефон можно было бы узнать – у рава Исраэля. Он, видимо, с самого начала воспринял меня как нежелательного соперника.
– А ты когда меня полюбил?
– Сам не знаю. Подозреваю, что тоже очень давно… Но понял это только сегодня, пока стоял на тремпиаде…
Мы долго сидели, держась за руки и глядя друг другу в глаза.
– Что мы с тобой делаем, Ури? Ты хотя бы понимаешь? – спросила Сарит, горько улыбаясь. – Мы же запрещены друг другу. Твой Бог не позволяет нам соединиться. Что мы сейчас делаем, когда держимся за руки, объясни мне?
– Когда ты получишь развод, никакой раввин не запретит нам вступить в брак только потому, что мы держали друг друга за руки.
– Хорошо. Раввину ты, допустим, объяснишь. Ну а Богу, что ты своему Богу скажешь? Почему брал за руку женщину, которая была тебе Им запрещена? Он же у вас помешан на мелочах. Наверняка Он сейчас в шоке от того, что мы делаем! Я права?