Мессианский квадрат

– Ну как же не о чем? – заволновался Семен. – Всех людей Евангелие очаровывает, а евреев почему-то не может?

–Не переживай за нас, Сёма, все мы евреи отвечаем друг за друга, все мы в одной упряжке, независимо от того, очаровываем ли мы друг друга или нет.

–Да и что вообще значит, что Евангелие недостоверно? – продолжал недоумевать Семен. – Все мы живем в век библеистики, но однако же верим…

– Хорошо, я тебе так объясню. В наших йешивах с утра до вечера изучается Вавилонский талмуд. Эта учеба не прекращается на протяжении тысячелетий, и мы ручаемся, что понимаем этот текст. На протяжении почти тысячелетия после разрушения Храма в земле Израиля сохранялась небольшая община, которая руководствовалась не Вавилонским, а Иерусалимским талмудом. Эта община была целиком вырезана крестоносцами. Сегодня очень многие хотели бы учить и выводить закон по Иерусалимскому талмуду, но традиция изучения прервалась… Иерусалимский талмуд читают, на него ссылаются, но на его основании почти не выводят практической галахи. Подумай, если для нас может быть закрыт наш собственный достоверный текст, то как ты хочешь чтобы мы серьезно отнеслись к недостоверному чужому?

– И что же? Не существует никакого способа принять чужое свидетельство? Свидетельство того, что Иисус воскрес из мертвых?

– Свидетельство нет, но самого свидетеля, пожалуй, принять можно…

– Не понял.

– Все очень просто. Я не вижу ничего предосудительного в твоей вере в то, что некий еврей воскрес. Такое само по себе возможно. В Талмуде приводится брайта раби Пинхаса бен Яира, в которой прослеживается цепь духовных достижений, начиная с осторожности и кончая воскресением. Поэтому когда христианин выказывает уважение к Торе и признает священство Израиля, тогда и его собственная вера начинает выглядеть достоверной, и уж точно он первый, кто включается в «агуда эхат».

– «Агуда эхат», – подхватил Андрей, – Союз всех, кто за Бога, – это здорово! Тут воля и разум каждого именно уважаются. А от твоей Невидимой церкви, Семен, слишком уж отдает ладаном. Слишком уж она по образу видимой церкви сработана.

– Называй, как хочешь, – спокойно сказал Семен, – но объединение человечества может произойти только в теле того, кто победил смерть. Любой другой союз не устоит.

– Как ты это знаешь? Как ты знаешь, каким образом происходит последнее объединение человечества?

– Я не знаю. Я верю. Я верю в то, что спасение – в Иисусе Христе, что спасутся те, кто окажутся с Ним и в Нем.

– Я тоже так верю, но мне кажется, что эта твоя претензия на знание устройства «невидимой церкви», на знание критериев приема в нее – претензия эта смехотворна. Ты ходишь в свою церковь «Вознесения», причащаешься там у своего отца Николая, и будь доволен, а знать о том, кто сидит от кого по правую, а кто по левую руку, тебе не дано, как и никому другому. Я вот, к примеру, убежден, что именно экзистенциальные критерии ведут к объединению всего человечества, но объявлять это истинной в последней инстанции никогда не стану.

– И правильно делаешь, – сказала Катя. – Я бы вообще это дурацкое слово упразднила, его нельзя выговорить. Эх-здесь-то-нализм! Уж если Сарит не идет в невидимую церковь, а я не иду в невидимую синагогу, то в невидимую философскую церковь, да еще названную таким непроизносимым именем, мы бы тем более не заглянули! К тому же все эти эх-здесь-то-налисты – сплошная богема! Один Сартр чего стоит со своим маоизмом.

– Вот, вот! – поддержала ее Сарит. – Я читала, что он не только маоист был. Он еще всех своих студенток в постель затаскивал. Просто не понимаю, как его жена терпела.

– А вот Лев Шестов был очень хороший семьянин и человек замечательный! – заметил Андрей. – Давайте выпьем за хороших экзистенциалистов, чтоб их побольше было.

Мы выпили, но Семен не унимался и еще какое-то время продолжал доказывать Андрею, что никакого невидимого надрелигиозного сообщества быть не может, и, с опаской косясь на меня, повторял, что невидимая церковь – это высший предел человеческой солидарности…

– Ты сам себе противоречишь, – напирал Семен. – Если ты действительно веришь в то, что спасение во Христе, то при чем здесь экзистенциализм?

– При том, что спасение в первую очередь осуществляется по каналу общечеловеческой солидарности, а не по каналу таинств. Иисус спасает тех, в ком проявилось человеческое начало, безо всякой связи с тем, принимают они его или нет…

– Но ведь и я то же самое сказал…

– Верно. Но я говорю не только это. Я говорю, что до конца мы не знаем ничего; что Иисус участвует в конкурсе на первого лидера человеческой семьи на общих основаниях и что спасительными в своей основе мы должны поэтому признать сами экзистенциальные принципы…

Вдруг лицо Андрея просветлело.

– Идея! – воскликнул он. – Я, кажется, знаю, как именуется невидимая община всех людей, солидарных с общечеловеческими ценностями!

– Ты не думаешь, что сам себе противоречишь? – усмехнулся Семен. – Только что говорил, что эта претензия смехотворна.