Мессия Дюны. Дети Дюны

Мать поджала губы, решив оставить вопрос без ответа. Мелочь, конечно, но бывало, что из-за мелочей начинались большие войны.

– Госпоже Джессике не следовало покидать Каладан, – произнес Фарад’н.

Венсиция резко тряхнула головой. Что с ним? Его мысли блуждают, как у умалишенного!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ей не надо было возвращаться на Арракис, – сказал он. – Это плохая стратегия. Просто на удивление плохая. Было бы гораздо лучше отвезти на Каладан внуков.

Он прав, подумала Венсиция. Какая досада, что это не пришло в голову ей самой. Надо поручить Тиеку немедленно исследовать эту возможность. Она снова тряхнула головой. Нет! Что задумал Фарад’н? Священники никогда не допустят, чтобы в космос полетели оба внука сразу.

Венсиция высказала эту мысль сыну.

– Священники или госпожа Алия? – спросил он, заметив, что сумел направить мысли матери в нужное ему русло. Фарад’н начал находить странную радость в своей новой значительности, – оказывается, в политических интригах тоже требуется игра ума. Правда, умом своей матери он уже давно перестал интересоваться – ею было очень легко манипулировать.

– Ты думаешь, что Алия хочет власти для себя? – спросила Венсиция.

Сын отвернулся. Конечно, Алия хочет власти для себя! Это подтверждают все донесения с той проклятой планеты. Мысли Фарад’на приняли иное направление.

– Я читал об их планетологе, – сказал он. – Кажется, должен появиться ключ к пониманию феномена песчаных червей и их гаплоидной стадии, тогда, если только…

– Оставь решать эти проблемы другим, – Венсиция начала терять терпение. – Это все, что ты можешь сказать о том, что мы сделали для тебя?

– Вы делали это не для меня, – сказал он.

– Что?!

– Вы делали это для Дома Коррино, – сказал Фарад’н. – Меня лично никто не принимал в расчет.

– На тебе лежит большая ответственность! – горячо заговорила мать. – Что будет с людьми, которые всецело зависят от тебя?

Этими словами Венсиция возложила на плечи сына огромную тяжесть, которую он ощутил чисто физически – велик груз всех тех надежд и мечтаний, которые обуревали Дом Коррино.

– Да, – сказал Фарад’н, – все это я понимаю, но некоторые вещи, которые вы делали от моего имени, я нахожу безвкусными.

– Без… Да как у тебя поворачивается язык? Мы делаем все, что делают другие королевские Дома для достижения своих целей!

– Так ли? Мне кажется, что вы перестарались. Нет! Не смей меня перебивать. Если мне суждено стать императором, то приучайся слушать меня. Вы что, думаете, я не умею читать между строк? Каким образом дрессировали этих тигров?

На мгновение Венсиция потеряла дар речи, осознав способность сына к анализу.

– Понятно, – сказал он. – Я сохраню Тиеканика, поскольку это ты втравила его в некрасивую историю. Он хороший офицер и проявил свои качества во многих тяжелых ситуациях, но он будет отныне отстаивать свои принципы только на дружественном поле…

– Свои… принципы?

– Разница между хорошим и плохим офицером заключается в силе характера и способности действовать, раздумывая не больше пяти секунд, – сказал Фарад’н. – Ему придется придерживаться своих принципов всякий раз, когда им будет брошен вызов.

– Тигры были необходимостью, – сказала мать.

– Я поверю в это, если они добьются успеха, – произнес Фарад’н, – но я не стану смотреть сквозь пальцы на то, каким образом их дрессируют. Не возражай! Это очевидно. Их настроили, как механизм. Ты сама это говорила.

– Что ты собираешься делать? – спросила Венсиция.

– Ждать, что из этого выйдет, – ответил он. – Возможно, что я действительно стану императором.

Мать прижала руки к груди и вздохнула. Был момент, когда сын ужаснул ее. Она была готова поверить, что в следующую минуту он ее уничтожит. Принципы! Но теперь он вовлечен во власть, он проникся ею. В этом Венсиция была теперь твердо убеждена.

Фарад’н встал, подошел к двери и позвонил слугам матери. Он оглянулся.

– Мы закончили, не так ли?

– Да, – она подняла руку в прощальном приветствии, видя, что сын уходит. – Куда ты собрался?

– В библиотеку. В последнее время меня очаровала история Дома Коррино. – Он вышел, унося с собой новое служение.

Будь она проклята!

Но Фарад’н знал теперь, что он проникся властью и интересом к ней. Он понял, почувствовал, что существует глубокая эмоциональная разница между историей, записанной на шиге и читаемой в минуты блаженной лени, и истинной историей, которую переживаешь на собственном опыте. Эта новая живая история охватила все его существо, унося в необратимое будущее. Принц чувствовал, что теперь его поведут устремления тех, кто связывает с ним свои чаяния. Странно только, что в эту картину не вписывались его собственные чаяния.

* * *