Месть

Все это ни в какое сравнение не шло с настроением Эфраима в Женеве перед рейдом на Бейрут. Или с его отношением к ним позднее, после Войны Судного дня в Израиле, полтора года назад. Тогда Эфраим держался как укротитель львов, сопровождающий каждое свое слово ударом бича. А сейчас все было по-другому. Все было прекрасно. Почему? Авнер вспоминал, что наиболее серьезные успехи были достигнуты группой как раз в самом начале ее деятельности, перед Войной Судного дня. Если они заслуживали медаль, то за это. И именно тогда он ожидал одобрения от Эфраима. Пусть самого маленького, чего-нибудь вроде возгласа: «Молодцы!» Но тогда Эфраим кисло замечал им что дескать они медленно разворачиваются, денег много тратят. Уже не говоря о более поздней снисходительной проработке в связи с тем, что они вернулись в Израиль, чтобы воевать.

После отъезда из Израиля на их счету были только потери и просчеты. Такие трагические события, как гибель Карла, Роберта, Ганса. Такие неприятные происшествия, как стрельба по трем палестинским солдатам в Швейцарии и по одному в Испании. Тем не менее именно теперь Эфраим одобрительно похлопывал его по плечу.

Понять все это Авнеру было трудно. Может быть, все просто обрадовались, что миссия уже в прошлом? Может быть, они ожидали худшего — чего-нибудь вроде Лиллехаммера! А возможно, Эфраим — такой же бюрократ, как и все вокруг него, — получил сигнал сверху, где миссию одобрили. Вероятно, раньше подобные сигналы к нему не поступали. В среде бюрократов — а любая разведывательная организация бюрократическая — одобрение свыше и есть необсуждаемая более оценка. Так что, если Эфраим узнал о том, что высшее начальство положительно оценило их работу, то не надо удивляться, что он тут же стал вилять хвостом.

А его поведение было именно таковым. Он вилял теперь хвостом перед Авнером. И он, и другие «кибуцники». За три дня, проведенные Авнером в Мосаде, он стал всем, о чем когда-то мечтал, — и маленьким «екке-героем», и лейтенант-полковником Джоном Уэйном. Он стал человеком, которого любой кибуц-ник, с каким бы гонором он ни был, должен был уважать. В эти дни Авнер был знаменит так, как мечтал об этом в детстве. Все фантазии времен кибуца реализовались. Похоже на то, что он доказал, на что способен. Стал реальным живым героем! В первый раз в жизни.

Авнер в своем отчете старался ничего не упустить. Рассказывал обо всем подробно. Эфраим записывал. Не исключено, что вообще весь их разговор записывался на пленку. Авнер этого не знал и спрашивать не хотел. У него сложилось впечатление, что его слушатели горячо приветствовали их успехи и стремились свести к минимуму их неудачи. Это выглядело примерно так. Саламэ — жаль, конечно, но вы сделали все, что могли… Мухасси — это было правильное тактическое решение. Несмотря на то что его имени в списке не было. О человеке из КГБ никто ничего не слышал. Может быть, вы в него вовсе и не попали, а если даже и так, что еще можно было в этой ситуации сделать? Русские, по-видимому, не зря помалкивали на этот счет. Что касается молодых террористов в Швейцарии и в Испании, — то мы вам не судьи. Они ведь тоже в конце концов террористы. Вы сделали и в этом случае все, что вам подсказывал ваш опыт. Карл Роберт и Ганс…

Да, трагедия, но иного нельзя было и ожидать. На войне — не без потерь. Конечно, после получения распоряжений от Мосада вы должны были миссию прекратить. Но ваши сомнения на этот счет нам понятны. Не будем больше говорить об этом. Эфраим не одобрил только операцию в Хорне — убийство Жаннет.

— Это было ошибкой, — сказал он. — Вы нарушили данные вам инструкции. Меня в этом деле ваши мотивы не интересуют. Независимо от того, застрелила ли она Карла или нет, — я, кстати, не сомневаюсь в том, что так оно и было, — вы совершили убийство. И мы бы вам его никогда не разрешили.

— Это к вам отношения не имеет, — сказал Авнер. — Мы действовали самостоятельно. Считайте, что, с вашего разрешения, мы в это время были в отпуске.

— Не валяйте дурака, — резко произнес Эфраим. — Это ведь не кино.

Вот так, всего один раз за все это время Эфраим осудил их поведение. Но настаивать не стал.

— Что сделано, то сделано, — сказал он примирительно. — Изменить мы уже ничего не можем. Но запомните на будущее — неповиновение мы не одобряем. В обычных условиях это наказывается увольнением.

Авнер подумал: «Увольнение — откуда? Я вроде на вас больше не работаю». Но промолчал. Так было спокойнее.