Единственное, о чем Авнер в разговоре с Эфраимом не распространялся, — это их связь с Ле Груп. Он не упоминал ни о Луи, ни о «папа». В его рассказе они фигурировали как «осведомитель из террористической организации» или под выдуманными специально для Эфраима именами: «Мы позвонили Полю…» «позвонили Халеду». Авнер продолжал считать, что, выдав «папа» Мосаду, он потеряет его доверие. Ему все еще казалось, что «папа», со своей стороны, его не предавал. Во всяком случае, он на это надеялся. Несмотря на все, что произошло с Карлом, Робертом и Гансом. В конечном счете и рассказывать-то было нечего. Несколько номеров телефонов, по которым можно было связаться с Луи и остальными, и дом «папа», который, может быть, ему удалось бы найти. Впрочем, за это время «папа» мог и сменить свою штаб-квартиру.
Была и еще причина для такой сдержанности — совет отца всегда иметь про запас какую-нибудь козырную карту.
Эфраим не настаивал. Это было привычным. Все агенты предпочитали о своих осведомителях не распространяться. Частично из соображений, связанных с личной безопасностью. Кроме того, контакты — капитал агента, своего рода гарантия, что его не заменять компьютером.
Через семьдесят два часа Эфраим вновь обнял Авнера и разрешил ему покинуть помещение.
Авнеру случалось видеть и других агентов, которые ходили в героях. Агентов с высокой репутацией, агентов, о которых высказывались всегда уважительно, хотя никто толком не знал, в чем именно состояли их заслуги. По всем признакам, и он, Авнер, стал таким же. Это было очевидным: его останавливали, хлопали одобрительно по спине и в штабе, и во всех офисах, куда он приходил, чтобы закончить разнообразные формально-бумажные дела. Едва знакомые люди с чувством пожимали ему руку, пока он сдавал счета, документы, ключи от сейфа и все остальное, что было связано с миссией.
Даже прародитель всех галицийцев одобрительно мычал, когда Авнер передавал ему денежные отчеты и несколько тысяч долларов наличными, оставшиеся в оперативном фонде.
Во время короткого свидания новый глава Мосада генерал Ицхак Хофи[88]
пожал ему руку и изобразил на своем лице некое подобие улыбки.Но, как заметил Авнер, в разговоре с отцом, съездить с визитом к премьер-министру ему не предложил.
Слухи о его подвигах, видимо, дошли и до отца. Без деталей, разумеется.
— Я слышал, что ты хорошо справился со своим делом, — сказал отец, когда они увиделись. — Так что они считают тебя «светлоголовым мальчиком».
— Именно так они считают, — ответил Авнер.
Отец внимательно посмотрел на него.
— А ты сам что об этом думаешь?
Авнер покачал головой.
— Я не знаю.
— Это значения не имеет, — сказал отец, помолчав. — Не так важно, что ты об этом думаешь. Не так важно и то, что ты сделал. Сегодня ты на вершине славы. Воспользуйся этим. Сегодня они тебе дадут все, что ты попросишь. Используй. Бери. Сегодня они тебе дадут, а вот завтра… Завтра будет уже поздно. Завтра о тебе позабудут.
— Я не хочу ничего из того, что они могут дать, — ответил Авнер. — Им нечего мне дать.
Отец выпрямился в своем кресле.
— Послушай, — сказал он, — ты не прислушался к тому, что я говорил тебе прежде. Послушай, хоть теперь. Что сделано, то сделано. Все могло кончиться иначе, но ты — счастливчик. У тебя есть шанс. И притом — единственный. И только сейчас он есть, этот шанс. Завтра они уже спрячут свои рубины, свои драгоценности. Они и часа на размышление тебе не дадут. Ты будешь сидеть у телефона и ждать от них звонка. Звонка не будет. Никогда.
— А что, если мне не нужны их драгоценности? — сказал Авнер. — Что если меня и телефонные их звонки не интересуют?
Отец печально взглянул на него и, казалось, потерял к нему всякий интерес.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал он. — Когда-нибудь поймёшь, но будет поздно.
Больше Авнер от отца ничего не услышал.
Для скверного настроения у отца были серьезные причины. Его вторая жена Вильма умерла в прошлом году. Перед смертью — очень долго и тяжело болела, хотя началась ее болезнь еще в то время, когда отец сидел в тюрьме за шпионаж в пользу Израиля. Не израильтянка, даже не еврейка, она не имела права на страховку и бесплатное лечение в Израиле. Отцу пришлось за ее лечение платить. На это ушло много денег — большая часть того, что он получил в качестве компенсации после своей постфактум прославленной деятельности в Германии. Но теперь, несмотря на все его заслуги перед страной, они ничем помогать ему не стали.
Все эти подробности Авнер узнал не от отца. От него он услышал только несколько горестных замечаний общего характера. Рассказала ему об этом мать. Она была на похоронах Вильмы. Кроме нее, был только отец и несколько знакомых из кибуца. «Издевательство? — думал Авнер. Во всяком случае, странная история». В отличие от него мать, понимая настроение отца, его не разделяла.