Месть еврея

– Боже мой, как больная женщина может взбираться на такую вышку? – подумал Гуго, когда запыхавшись сам, остановился, наконец, перед полуоткрытой дверью, из которой валил пар и несся удушливый запах мыла и стирки. Он вошел вслед за девочкой в полутемную комнату, где несколько женщин хлопотали возле узлов с бельем.

– Кармен Петесу дома? – спросил банкир, вынимая свой надушенный платок, так как ему было трудно дышать в этой непривычной для него атмосфере.

Высокая худая женщина с сухим и злым лицом поднялась с места, но, увидев Руфь так хорошо одетой и с ней изящного молодого человека, она не вдруг ответила на вопрос; на ее тощем лице отразилось удивленное недоверчивое выражение.

– Вдова Петесу еще не вернулась, но скоро должна прийти. Если вы желаете подождать, то я провожу вас в ее комнату.

Она взяла лампу, и банкир вошел вслед за ней в соседнюю каморку под самой крышей, куда вело несколько ступенек. Поставив лампу на прогнивший расшатанный стол, она ушла. С мучительно стесненным сердцем Вельден окинул взглядом жалкое убежище; все в нем говорило о крайней нищете: два соломенных стула, старый комод и плохая кровать, покрытая изношенным одеялом с подушками из клетчатого холста, составляли всю обстановку жены. Невольно вспомнился ему роскошный будуар Руфи, ее кокетливая уютная спальня, обитая вишневым атласом, и кровать с дорогим пологом и кружевными наволочками. Как несчастная женщина могла жить в такой конуре? Как могла она пасть так низко?

Сухой кашель, раздавшийся в комнате прачки, прервал его размышления и заставил его содрогнуться. Затем послышался усталый голос:

– Какой-то господин, говорите вы, ждет меня? Это какое-нибудь недоразумение, я никого не знаю.

Банкир невольно отодвинулся в тень, чтобы не быть тотчас узнанным.

Вошла Руфь, одетая в черное платье.

– Мама, мама, погляди! – кричала девочка, бросившись к ней навстречу, когда та заперла дверь.

Но вдруг малютка замолчала. Молодая женщина повернулась, ища глазами незнакомца, и с ужасом остановилась на муже, стоявшем у ее постели. Она не заметила выражения скорби и сострадания в его глазах. Протянув руки, как бы отталкивая призрак, Руфь, шатаясь, попятилась и упала бы, не поддержи ее банкир и не усади на стул. Испуганный ребенок спрятался в самый темный угол.

– Самуил, ты нашел-таки меня, безжалостный!.. – прошептала больная. – Ах, зачем я не приняла яд, который ты давал мне тогда! Ты был бы не менее отомщен, а я не была бы такой несчастной!

Глухой всхлип прервал ее слова, и она снова закашлялась.

Вельден с ужасом заметил кровь на платке, который она поднесла к своим губам.

– Несчастная женщина, не напоминай мне поступок, о котором я так много скорбел. Я пришел загладить мою жестокость и снова ввести тебя под мой кров, которого ты не покинула бы, отнесись я к тебе человечнее.

Он наклонился к ней и положил руку на ее влажный горячий лоб. Руфь удивленно и недоверчиво на него взглянула.

– Тебя ли я слышу, Самуил? Не грезится ли мне это доброе слово? Но нет, я вижу по твоим глазам, что сердцу твоему доступно милосердие. Так не откажи исполнить мою последнюю просьбу: возьми ребенка на свое попечение, забудь его происхождение и спаси невинное создание от нищеты и позора.

– Я беру вас обеих. Ты поправишься, Руфь, и бог пошлет нам если не счастье, то покой.

Больная покачала головой.

– Для меня все кончено, – ответила она с грустной улыбкой, – дни мои сочтены, я это знаю, предоставь меня моей судьбе. Несчастной, умирающей, опозоренной, что мне делать в твоем блестящем доме?

– Перестань, Руфь! Бог один может судить нас, и я никому не обязан давать отчет в моих делах. Ты приедешь со мной в Пешт, и никто не будет знать, где и как я тебя нашел, а если Господу богу будет угодно отозвать тебя, ты умрешь в доме твоего мужа. Теперь до свидания, я не хочу, чтобы ты провела ночь в этом углу, я сделаю надлежащие распоряжения, пришлю тебе приличную одежду и часа через полтора приеду за вами.

Проходя обратно через комнату прачки, он подозвал хозяйку, расплатился с ней за Руфь и объявил, что ее жилица уезжает сегодня вечером. Затем он сделал необходимые покупки и нанял в отеле комнаты, смежные со своими. Два часа спустя Руфь, прекрасно одетая, устроена была с ребенком в комфортабельном прекрасном помещении. Она была как во сне, а эта роскошь и удобства, которых она была так долго лишена, доставляли ей чувство невыразимого блаженства. Вечером, когда девочка легла спать, супруги остались одни. Облокотясь на стол, Гуго задумался, а тревожно наблюдавшая за ним Руфь вдруг залилась слезами и, схватив руку мужа, прижала ее к своим губам.

– Как ты добр, Самуил, и какая неблагодарная была я в отношении тебя! Ах, когда ты узнаешь все, что было со мной после того, как мы расстались, ты будешь презирать меня. А как примут меня мои родные? Я боюсь их увидеть.