Пару недель присматриваясь к подворью возле храма Жен-мироносиц, лазутчик наконец заметил упитанную бабу в парчовом вытертом охабне, каковая временами ходила на торг, к лавкам с пряностями, иногда сворачивая на иные ряды. То вдруг раков немного покупала, а то ведро пескарей. Товар мелкий, странный. Не иначе как для разнообразия княжеского стола. И потому на Покров, когда в воздухе закружились крупные снежные хлопья, Вторуша рискнул подойти к бабе ближе и заговорить:
– Хорошего тебе дня, красавица!
– Не лезь, не то закричу! – сразу предупредила бабища, вблизи оказавшаяся еще крупнее, нежели издалека.
Вторуша отступил на пару шагов и показал зажатую меж пальцев сверкающую серебряную монету, хорошо начищенную перед выходом именно для особого соблазна.
– Гривенник дам, за просто так! – громко пообещал он.
– Врешь! Кто же задарма такими деньжищами разбрасывается?
– Гривенник просто так и еще полтину, коли познакомишь с кем-то старшим с княжеской кухни. Али с работником по хозяйству, – торопливо объяснил купец. – Торговец я сластями восточными. Хочу пробиться государю Дмитрию в поставщики. А на сию честь жаждущих много, просто так места не получить. Скажи там ключникам, поварам, али кто еще покупками занимается, что я правила понимаю, доходом полученным поделюсь. Не пожалеют!
– Давай… – протянула пухлую и розовую ладонь служанка.
Вторуша опустил монету ей в руку, кулачок сжался, и баба сказала:
– Ладно, сладенький, показывай, где тут твоя лавка?
Толстуха не обманула – уже через день она заявилась в лавку на пару с большегрудой и пышнотелой теткой с маленьким аккуратным личиком, чем-то напоминающим кошачью мордочку. Вестимо – курносостью и странно изогнутыми тонкими губами.
– Стряпуха наша старшая, Крапивница, – пояснила толстуха и протянула руку.
Вторуша вышел к гостьям, расстался с обещанными монетами и наклонился Крапивнице к уху:
– Каждая десятая монета с продаж – твоя…
На кошачьей мордочке жадно вспыхнули маленькие, глубоко посаженные глазки.
Оно и понятно – такой выгоды не мог предложить более никто!
Ибо отдавать каждую десятую монету с прихода есть чистое разорение. На таких многолюдных торгах, как новгородский, и без того прибытки грошовые. Если же еще и делиться…
Крапивница немного постояла, обдумывая предложение, потом прошлась вдоль лотков, по чуть-чуть пробуя пастилу, цукаты, халву, изюм, инжир, пока, наконец, не решилась:
– Два короба чернослива и короб кураги! Проверим, купец, что у тебя за товар.
Вторуша отослал слугу в сарай за сухофруктами, сам же быстро сосчитал:
– Рубль десять, красавицы! – и тут же предложил: – Зайдите в любую лавку, дешевле не встретите!
Крапивница отсчитала денежку.
Вторуша оставил на доске десять копеек и добавил из-под прилавка еще одну – и обе гостьи буквально засияли.
– Помочь донести, красавицы? – весело предложил купец.
– Да мы уж сами… – отмахнулась Крапивница, глядя, как слуга выставляет короба. – Не впервой.
Они разобрали груз и вышли из лавки.
– Вот и все! Считай, дело сделано, – пробормотал лазутчик и довольно потер руки.
Вторуша был уверен, что теперь бабы и сами захотят покупать как можно больше всего и всякого и именно у него. Так что всучить им через месяцок-другой какое-нибудь «редкостное вино токмо для князя» труда не составит.
Нужно лишь проявить немного терпения.
Прошел день.
Другой.
Пятый…
От толстых баб никаких вестей не приходило.
Через неделю Вторуша не выдержал и потрусил к шемякинскому подворью.
Немного постоял перед неохраняемыми воротами, затем взялся за ручку калитки, потянул на себя…
– Куда тебя несет, сердечный? – послышался тихий хриплый вопрос.
Оказывается, двери все-таки охранялись. Просто теперь сторожами были не плечистые витязи, опоясанные саблями и наряженные в начищенную броню, а скрюченный ярыга[39]
в тенистой каморке под навесом.– А где Великий князь? – спросил купец.
– В Устюг намедни уехал.
– Надолго?
– Бог весть…
– С дворней? – зачем-то уточнил Вторуша.
– А как же без нее?
Незадачливый лазутчик развернулся и побрел в лавку писать Софье Витовтовне покаянное письмо.
И ждать…
Почти год Вторуша провел в делах купеческих, пытаясь нащупать самые доходные товары для здешнего торга и превратить свое вынужденное пребывание на берегах Волхова в доходное дело. Обороты потихоньку подрастали. Вино здесь выходило чуток дешевле, нежели через Москву. Не все – токмо гышпанское и французское, немецкое же даже дороже продавалось. Но за десять лет торгового ремесла верный раб Софьи Витовтовны цены и марки успел узнать в подробностях и потому в убыток не закупался. Сверх того, ему удалось понять, чего именно не хватает в здешних лавках!
Как ни странно, но редкостным товаром оказались мед и серебро.