Месть князя

После своей речи учитель, жестом заставив друзей замолчать, повернулся, по примеру Первоучителя Дамо, лицом к скале, сел в позу лотоса и погрузился в медитацию. Друзья последовали его примеру.

В течение месяца все новые и новые змеи, разъяренные чуждым вмешательством в их змеиную жизнь, отвратительно шипя, двигались по проторенным ходам в темную пещеру, где обитал потерявший счет дням Михаил.

Мгновенным волевым усилием разогнав в душе липко-туманную голодную усталость, тормозящую в его теле все жизненные процессы, Михаил, пронзая тьму, метнул руку. В его кисти в испуге забилась отталкивающе-холодная змея. Еще одно волевое усилие, неприятный хруст – и ее тело, затихнув в короткой агонии, мертво повисло у него в руке. Экономя внутреннюю энергию, скупо рассчитав каждое движение, он отнес ее к подземному ручейку, стекавшему в пробитое за тысячелетия водой небольшое каменное отверстие. Тут же метнув руку вверх, он снова ухватил у основания головы смертельно опасную гадину, появившуюся в какой-то щели у потолка невысокой пещеры.

В последние мгновения или столетия – счет времени в сознании Михаила атрофировался – мерзкие пресмыкающиеся стали появляться в пещере все чаще и чаще. Энергия, которой он подпитывался, впадая в транс, иссякала. Все чаще и чаще приходилось выходить из него для устранения грозящей опасности. Двигаясь как сомнамбула, он уже автоматически совершал необходимые привычные действия по самозащите. Сознание было отключено, и в его теле слабой искрой теплился только один, самый древний во Вселенной инстинкт для всего сущего – инстинкт самосохранения, заставляющий его, прерывая подпитку гаснущей искры жизни, выходить из транса для защиты от нападения змей. Чувство опасности мгновенно вспыхивало в его мозгу, и он тут же, одномоментно, молниеносно производил защитные действия, а затем, снова уплывая в астрал, жадно впитывал в себя крупицы космической энергии. Жажда жизни пересиливала все.

Сейчас что-то неведомое предрекало в ближайшем будущем изменение его физического состояния, причем имеющее позитивную окраску. Он снова, напрягшись, разогнал туман, сковывающий его сознание, и медленно, экономя силы, двинулся к одной из стен пещеры, энергетика которой притягивала. Его обостренный слух, улавливающий даже практически беззвучный шелест плавно струящейся, не встречающей препятствий в гладком ложе воды, ощутил не слышные для уха обычного человека звуки. Кто-то там, далеко, осторожно разбирал эту стену, пытаясь пробиться к нему. Почувствовав возможную опасность, он, плотно смежив веки, прикрыл их ладонями. Размеренный звук нарастал, и вскоре слабо струящийся свет, вместе с какофонией звуков ворвавшегося к нему внешнего мира, несмотря на принятые им защитные меры, оглушил его непривычной силой. Почти теряя сознание, Михаил плавно опустился на землю. Он знал: опасность ему не грозит.

Прошло более двух суток. По указанию учителя друзья, медленно увеличивая освещенность, дозировано прикармливали, по чайной ложечке родниковой воды с растворенными в ней каплями сока всевозможных трав, постепенно приходящего в себя Михаила.

С вершины горы вкрадчиво струился рассвет. Перистые облака уже начали лучиться зыбким золотом еще не зародившегося солнца, когда они помогли Муравьеву выйти из пещеры на площадку. Мраморно-белая гладкая кожа туго обтягивала широкоплечий каркас его худого тела, покрытого тонкой, но ощутимо прочной проволокой сухожилий.

Лопатин с любопытством профессионала разглядывал появившегося во всей своей «красе» друга. Вся «подложечка» провалилась вовнутрь до того, что, казалось, присохла к позвоночному столбу. В яму, образованную на месте желудка, можно было спрятать два громадных кулака Евгения. Хребет зазубрился как пила. Усохшие бедра превратились в тонкие смешные палки. Поясница тоже ссохлась до такой степени, точно ее скрутили и выжали в этом месте, как прачка скрутила бы и выжала полотенце. Его поблекшие, цвета неба глаза тускло, без эмоций, смотрели в глубь себя. На обтянутом молочной кожей бородатом черепе с длинными, черными как смоль, блестящими в свете зарождавшегося дня волосами не проблескивало ни одного движения мысли.

Холодные мурашки поползли по спине Евгения. Сто двадцать дней без пищи! Нет, такого не бывает! И хотя рана на плече Михаила зажила, не оставив даже шрама, этот ходячий, с атрофированными мозгами скелет – хотя и живое, но странное существо – не был его другом.

Посадив то, что осталось от Михаила, на возвышенность, прислонив хребтом к стволу дерева, Лопатин яростно оглянулся на Фуцзюя.

Учитель успокаивающе поднял руку и улыбнулся. Затем, молча наклонившись к Муравьеву и влив в его безвольный рот приготовленный раствор из соков различных лечебных трав и корней, с едва заметной, несколько смешной аффектацией отошел в сторону и застыл в ожидании.