Месть князя

Женская половина семьи Коровиных, вместе с сопливыми отпрысками, с боязливым любопытством пытавшаяся дознаться, что делают в отдельной комнате отец с сыном, получила страшный нагоняй и несколько оплеух в придачу. Причем оплеухи заработала самая любопытная из них – сноха, первой сунувшая свой утиный нос в приоткрытые двери и заметившая две фигуры, склонившиеся за письменным столом, заваленным исписанными и смятыми листками бумаги.

Вскоре первым из комнаты вышел ее вечно недовольный муж.

– Собери пожрать на дежурство, – рявкнул он ей, пряча несколько исписанных листков во внутренний карман расстегнутой гимнастерки, – целая ночь впереди. Работы невпроворот, умаешься.

– Не жалеете себя, – поддакнул вышедший следом отец, держа в руках кучу скомканных листков, – стражи революции.

Суетливо засовывая бумагу в неостывшую еще после приготовления ужина плиту, в такт движениям он добавил:

– Холодная голова, чистые руки и… – засунув последнюю бумагу во вновь разгоревшуюся топку и ожегшись, он сунул испачканный палец в рот и прокартавил: – Горячее сердце, – сплюнув после этого, в сердцах, на пол.

Если бы Егор обладал хотя бы толикой юмора, то его, наверное, рассмешила бы эта сцена. Кому-кому, а ему была хорошо известна вся подноготная деятельности органов. Но сквозь змеившиеся в злобно-гримасливой усмешке губы он плакатно процедил:

– Кто-то ведь должен охранять мирный сон советских людей. Враги не дремлють. Буржуи, бля…

Сноха, вышедшая в соседнюю комнату по своим бабьим делам, с трудом расслышала только отдельные фразы:

– Смотри, сынок, чтобы заявления были написаны разными почерками.

– Не переживай – напишут. Им все равно – ликвидация. И не по таким сигналам воронки ездиют. Профессор помер, кто их будет защищать… Себе дороже.

– Ну слава тебе, Господи! О дальнейшем тогда нечего беспокоиться. Как только их заберут – документы на освободившуюся жилплощадь первому попадают к домоуправу. А кто домоуправ? Я. А ты кто? Красный командир. Тебе с семьей освободившаяся жилплощадь по праву положена. Ну ладно, иди, тебя там люди заждались.

Но даже эта двусмысленность не насмешила «стража ревоюции». И он, човгая своими огромными сапогами, которые отец как-то назвал «говнодавы», двинулся на улицу.

Женщина прижала руку к груди. Своим скудным умишком бывшей крестьянки, чудом попавшей в Москву на строительство метрополитена, она не могла понять всю подлую изощренность этого разговора. Но в среде ее обитания, среди обывателей ползли слухи – один страшнее другого. А появление «черных воронков» она не раз наблюдала в этом элитном квартале. Тестя-домоуправа почти каждый раз брали понятым в соседние дома. Ее сердце сжалось в томительном предчувствии несчастья.

В это время этажом выше Михаил Стрельцов разрывался между двумя плачущими, самыми близкими ему на этом свете людьми. Он только что успокоил после похорон отца Татьяну, убаюкав ее чуть ли не на руках. Смерть, хотя предсказанная в свое время врачами, все равно трагична для близких.

Тут же разревелся второй человечек, сын – маленький, теплый и еще беззащитный комочек его родной плоти. Быстро перепеленав его, Михаил начал укачивать малыша в люльке-качалке, напевая полушепотом колыбельную:

Спи, мой мальчик,Спи, мой зайчик.Сладко, сладко спи…

Он удивлялся этому внутреннему чувству огромной любви и нежности к крохотному живому существу. «Этому малышу предстоит другая жизнь – светлая, чистая и красивая. Без грязи, смертей, крови и слез. Уж я позабочусь об этом. Скоро они уедут отсюда, очень скоро. – Михаил, с блуждающей улыбкой, смотрел через окно на город, рябивший ночными огонями: – Мы скоро уедем отсюда… Очень скоро…»

Приглушенная трель телефонного звонка заставила его прекратить пение. Михаил бросил взгляд на колыбель. Николенька уже спокойно спал, посасывая пустышку.

Выйдя в прихожую, он осторожно прикрыл двери и поднял трубку. Татьяна, делавшая вид, что спала, тревожно подняла голову.

– Да, я, – послышался голос мужа. – Понимаю…

Пауза слегка затянулась. Затем Михаил неожиданно-возмущенно чертыхнулся:

– Хорошо… слушаюсь… высылайте машину.

Дверь осторожно открылась.

– Что? Что случилось? – потянулась Таня к мужу, стоявшему в освещенном проеме двери.

– Все в порядке, успокойся.

Михаил открыл дверцу шифоньера и достал оттуда щегольски пошитую, блестевшую в полумраке металлическими пуговицами летную форму.

– Под Калугой произошла авария при испытаниях очередной модели. Я принимал участие в первичных испытаниях. Сейчас туда вылетает комиссия для выяснения причин… Причем у меня лучшие показатели при полетах с ограниченной видимостью, в ночное время. Придется лететь мне в составе экипажа.

Слушая его, Таня споро суетилась на кухне. Когда Михаил, уже одетый, вошел туда, на столе лежали несколько бутербродов.

– Чай холодный, – она, извиняясь, пожала плечами, приласкав его нежным взглядом любящей женщины.