Месть негодяя

— Я обнимать не буду, — заявляет Яна. — По сценарию за день до этого Родион Наталье изменил.

— Мне кажется, на данном этапе у них не такие отношения, чтобы обижаться из-за интрижки на стороне, — отвечаю с улыбкой.

— А какие?

— Ну, более простые, что ли… Дружеский секс, если тебе это о чем-то говорит.

— Я в этом не разбираюсь. Расскажи поподробнее.

— Бесполезно. Есть вещи, которые не объяснить — ты должна сама через это пройти.

Неожиданно Яна откровенничает.

— Устала я с Валей… Мы вместе год. И кажется, отношения никуда не ведут.

Вспоминаю недавний разговор с Катариной в яхт-клубе. Видимо, в любых отношениях рано или поздно наступает момент, когда кажется, что впереди стена. Я уверен, не стоит гоняться за кем-то, кто не хочет, чтобы его поймали, но многие считают иначе…

— А куда отношения должны вести? — спрашиваю, изо всех сил отгоняя вопрос, который на самом деле беспокоит: «Валя — это он или она?»

— Ну, не знаю… У нас все время один сплошной быт — совместные походы по магазинам, уборка, обеды у родителей, выезды с друзьями на шашлыки… Блин, болото!

— Для того, чтобы летать, не обязательно быть с кем-то, — говорю как можно проще, чтобы она не подумала, что я ее подстрекаю на расставание. — Кстати, по-моему, одному летать намного легче.

— Почему? — хмурит лобик.

— Не надо никого на себе тащить.

— Это, если из вас двоих крылья только у тебя.

— А разве бывает по-другому?

— Конечно.

— У тебя было?

Замолчала, задумалась, уставилась в пустоту перед собой. Как будто вглядывается в монитор невидимого компьютера, на котором один за другим раскрываются интимные файлы, всплывают окна со списками уменьшительно-ласкательных имен без фотографий — не сразу разберешься, кто есть кто…

— Просто хочу сказать, что от жизни надо испытывать кайф, — формулирует, наконец, более обтекаемо.

— Вот именно, — радуюсь совпадению наших точек зрения. — Кайф не должен зависеть от кого-то. Никто не имеет права мешать тебе получать удовольствие от жизни!

Когда Вадим развозит нас по домам, сидим с Яной рядом, на заднем сиденье. Она наклоняется ко мне, шепчет на ухо:

— Знаешь, как-то трудно мне общаться с Бончем. А тебе?

— Почему трудно?

— Давит.

— Как давит?

— В смысле?

— Давит, как повышенное атмосферное давление? Или, как не разношенные новые туфли? Или, как неудачная пломба во рту? Или, как упавшее на грудь подгнившее дерево жизни? Или, как взгляд президента с экрана телевизора? Или, как гигантский Годзилла на юную Джессику Ланж. Или, как…

— Ты все шутишь, а я серьезно, — перебивает и отворачивается к окну.

— Я тоже серьезно.

Мне нравится Бонч, как режиссер. Он ставит внятные задачи, предлагает интересные ходы. И я понимаю его с полуслова. Но я знаю, о чем Яна. Взгляд у Бонча иногда бывает ошпаренным. В свое время я встречал такие взгляды на войне. Или, может, в детстве человека, например, умышленно облили кипятком из чайника, а потом тыкали пальцами и смеялись, видя, как дымится и трескается у него кожа? Прошли десятилетия, кожа зажила, он вырос в большого и сильного зверя, сам кого хочешь, накажет любым изощренным способом. А память осталась. Теперь он умеет вести за собой, быть душой любой компании, балагурить, травить анекдоты, заводить… Но один глаз у него все время напряжен. Ты быстро замечаешь этот глаз и начинаешь нервничать — в чем дело, что не так? А это он исподтишка следит за твоими руками. Не прячешь ли за спиной чайник с кипятком. Возможно, для него все незнакомцы потенциально прячут за спинами чайники с кипятком.

Пожалуй, я такой же, как Бонч — редко могу полностью расслабиться в присутствии чужих, не люблю, когда посторонние стоят за спиной, пряча руки в карманы… Мы делимся на тех, у кого случились в прошлом свои чайники с кипятком, и на тех, у кого их никогда не было и скорее всего не будет. Может, это потому, что одни, как магнит, притягивают к себе кипяток, а другие — нет.

После ужина отправляюсь в парк. Там тусуется толпа позитивной местной молодежи. Компании по 10–20 человек оккупировали лавочки поближе к кустам, разогнали стариков и птиц, звенят пивными бутылками и гитарами, с вызовом художественно рыгают и дискутируют, на что еще употребить разрывающую легкие молодость. Не без труда нахожу пустынное место — набережную у пруда, где не пытаются ущипнуть кого-то за попу, укусить за сосок или просунуть язык между чьих-то молочных зубов под улюлюканье и зловещий хохот товарищей.

В тишине и покое брожу вдоль перил, читаю сцены на завтра. Их не много, но они из тех, что требуют искрометной фантазии, волевой концентрации безвольного воображения и расшатанного временем внимания. Хорошие режиссеры ставят смелые задачи, предлагают ненавязчивый и точный рисунок. Но если ничего не сделаешь с текстом, эффекта не будет. Слова — как живые зернышки. Их надо прорастить в одиночестве, в темноте, во влажной ватке или марле в заветной коробочке из-под леденцов, чтобы посадить в почву только живые, только сильные, с мощными зелеными ростками.

Ужин с друзьями