Месть ведьмы

Калина присела на ошкуренную корягу у небольшого прудика. Здесь близость болот ощущалась сильнее, и такие мокрые места попадались довольно часто. Изморенное бессонницей тело было вялым, но цепкий ум Сколопендры будто бы не нуждался в скором отдыхе. Каждую ветку здесь слышала, чуяла она. И шаги, что появились в отдалении, постепенно приближаясь, расслышала она гораздо ранее, чем их создаватель показался из-за деревьев.

Казимир оказался одет легко для раннего утра. На нем была только рубаха из тонкого сукна, да холщовые штаны. Следы вчерашней щетины пропали — он был гладко выбрит. Скромная одежа ладно облегала крепкую мужскую фигуру, а отросшие медные волосы были старательно расчесаны. Ровно на свиданку принарядился. Про себя Каля усмехнулась.

— Утро доброе, — негромко поздоровался он, присаживаясь рядом. — Давненько не бывало здесь такого тихого утра…

— И ты здравствуй, шляхтич, — неспешно проговорила Сколопендра, не зная, как, и главное, о чем сперва начать разговор. Впрочем, Казимир, похоже, был сам настроен поговорить.

— Думай обо мне, как знаешь, а только рад я очень, что ты взялась меня навестить, — начал он, время от времени поглядывая в ее сторону. — А с чего, не пойму. Не с добром ты приехала ко мне, да только от души прошу тебя — погости еще в моем доме. Библиотеку отца моего я малясь пополнил — посмотри, что там, да как. Слугам отныне ты хозяйка, я уж распорядился. Коней бери каких желаешь, на охоту там, или так, прогуляться. Соскучился я по людям, Каля, — внезапно проговорил комес, опуская голову. — По тем, для которых я — не хозяин.

Сколопендра улыбнулась, подхватывая пальцами тянущуюся к ней травинку.

— Хорошо у тебя здесь, — сказала они, поглаживая кончиками пальцев стебель, подросший ей по колено, — тихо да покойно. Слуги тебя почитают, любят яко рачительного хозяина. Веришь ли, — повернулась к Казимиру разбойница, — кормильцем кличут. Везде порядок у тебя наведен, загляденье и только.

Комес повел плечами как от озноба, вперил взгляд в землю под сапогами. Сдвинул носок в сторону, давая место проклевывающемуся цветку.

— За приглашение благодарствуй, — проговорила Каля, подставляя пальцы льнущим к ней крошечным бутонам. — Не с враждой я к тебе приехала, а с просьбой — уладить меж нами спор об землях твоих. Да видать не только им нужна помощь, светлый мой комес.

Казимир нахмурился, стискивая лежащие на коленях руки в кулаки. Стражники у ворот, слуги в замке, даже мальчишка конюх — все знали, как попала под горячую руку его гостья. Кметам только дай повод языки почесать, не один день еще будут передавать друг дружке как захолонуло у них под дыхом при виде бледной, растерзанной милсдарыни Калины, стоящей на пороге его, комеса, купели.

— Много чего довелось мне слыхать про новые шляхи чрез Сечь, — продолжила разбойница. — Про кметов, да про методы твои хозяйские. Таить не стану — ехала к тебе с гневом в сердце, да с мечом отточенным… Штоб ежели чего, долга не канителиться.

Сколопендра поднялась с коряги, протянула руку к тоненькому сливовому деревцу, одиноко застывшему почти у самого берега пруда. Чахлый, слабый ствол изогнулся, точно тянула деревцо к себе сырая земля. С дюжину крошечных зеленых слив прятались под бледными, скрученными листочками, словно боясь показаться на свет. Сколопендра, подставив ладонь под несколько слив, легко сжала пальцы.

— Справный ты рыцарь, Казимир, — глядя на пруд, заговорила она. — Только беда у тебя приключилася. Через неё и света не видишь, да людей сторонишься. В Вольнице говаривали, нечисто тут дело: уж больно Выжигский шляхтич творит кару над всяким из наших, кого поймает.

Зеленые завязи, согретые рукой Сколопендры набухли; листья развернулись, подставляясь солнцу, зашелестели, хоть поутру и безветрие стояло. Сквозь тонкую сливовую кожицу заалела наливающаяся соком мякоть.

— Вином хмельным заливаешь хворь свою, шляхтич, — негромко молвила Сколопендра. — Токмо не вино тебе надо, и не забвение. Что ведьм не любишь, я ужо догадалася. Меня ты вчера ведьмой кликал. Говорил разное. Видать, шибко тебе одна из них насолила, коли света белого невзвидел, да себя все извести пытаешься.

Сорвав с ветки созревшую сливу, Каля обернулась.

— Не гляди на меня так, шляхтич, — опускаясь рядом на корягу, сказала она.

Глаза Казимира, темные, жгучие, плескали такой яростью и болью, что как не удерживалась разбойница, а все ж передернуло её невольно. Не без труда разомкнув стиснутый кулак комеса, Каля вложила ему в ладонь сливу, накрывая своей рукой.

— Поведай, что гнетет тебя? От какого проклятья хоронишься за стенами, отчего крови тебе все мало, да не видится покоя?

С трудом, комес пересилил себя. Прикрыл глаза, и заговорил — тихим, сдавленным голосом, словно стиснув внутрях что-то, не давая ему прорваться наружу.