Месть венецианки

Себастьяно медлил. Эта встреча была совсем некстати. Она давала шанс расквитаться с ним за похищение в Венеции и отомстить этому мусульманину за его грязную похотливость, но могла также привести к краху всех его надежд вернуться на родину.

— Хорошо, Ибрагим. Но нас никто не должен видеть. Только ты и я. А для этого тебе придется сообразить, как мне покинуть дворец.

— Тебя не выпускают из дворца? — искренне удивился Дасарлык.

— Я — пленник султана и могу покидать Топкану только с ним.

— Ладно, я буду думать. Но не рассчитывай, что это поможет тебе улизнуть. — Дасарлык улыбнулся. — И молись своему Богу, храбрый Себастьяно, тебе еще пригодится его помощь.

Себастьяно промолчал и, резко развернувшись, пошел прочь.

23

Клаудиа продолжала томиться в роскошных покоях султана. Там она проводила долгие дни, не ведя им счет. Она вопрошала Бога, зачем он оставил ей жизнь, ведь теперь она была ей ни к чему. Но Господь не отвечал.

…Иногда приходил Баязид и молча сидел, глядя на нее. Он ничего не говорил и не пытался ухаживать, просто сидел и смотрел. Что творилось в его душе — было непонятно. Да это и не слишком волновало Клаудию. Этот человек не существовал для нее, хотя и находился рядом. Другой же — Себастьяно — хотя и был далеко, в ином мире, заполнял все ее мысли. Она жила воспоминаниями, и это было все, что осталось в ее жизни.

Однажды Елена, которая приходила, чтобы ухаживать за Клаудией, вдруг завела странный разговор.

— Слушай меня внимательно, — начала она тревожным шепотом. — Вчера вечером Баязид вдруг позвал меня к себе в спальные покои. Я страшно удивилась, ведь он давно остыл ко мне, теперь у него есть новые любимые наложницы. Но он хотел видеть именно меня. Я даже испугалась… а когда пришла, султан вдруг спросил, хотела бы я стать свободной?

— Господи, разве это возможно? Елена, я так рада за тебя! — искренне обрадовалась Клаудиа. — Ты обретешь свободу. Это такое счастье…

— Подожди, дослушай. Он сказал, что дарует мне свободу, если я выполню одну его просьбу.

— Какую же?

— Я должна найти в Константинополе хорошего художника — итальянца или француза.

— Художника? Но у султана есть много хороших арабских художников, — удивилась Клаудиа.

— Нет, ему нужен художник, который умеет рисовать портреты.

— Святая Мария, но это же невозможно. Ислам запрещает рисовать людей.

— В том-то и дело. Поэтому делать это надо тайно. Если я сумею найти мастера и сохранить все это от чужих ушей — он пожалует мне свободу.

— Но зачем тогда ты рассказываешь все это мне?

— Потому что он просил меня об этом. Ведь художник ему нужен для того, чтобы написать твой портрет.

— Мой?

— Да. Видно он сильно любит тебя, если идет на такой грех!

— Странно, Елена. Зачем ему мой портрет? — недоумевала Клаудиа.

— Не знаю. Никогда еще Баязид таким не был.

— Что же мне делать?..

— Не отказывай ему, не играй с огнем, — посоветовала Елена. — Может, он хочет отпустить тебя и оставить себе портрет?

— Нет, Елена, не такой он, чтобы отпускать. Султан скорее погубит меня здесь, чем отпустит. Но ты сможешь стать свободной. Это самое главное. Так что постарайся выполнить просьбу султана, найди живописца.

— Мне так жаль тебя, Клаудиа. — На глазах Елены появились слезы. — Все это несправедливо. Я получаю свободу благодаря тебе, а ты… Ты так и останешься здесь.

— Для меня это уже неважно.

Елена вышла, и Клаудиа вновь осталась одна. Она привыкла к постоянному одиночеству и вновь погрузилась в воспоминания. В них она опять была с Себастьяно, опять слышала его голос, чувствовала его прикосновения.

«Досточтимый Себастьяно. Я все устроил, как мы договорились. Все произойдет на моем корабле, что стоит на якоре в бухте Золотого Рога. Там будем только мы, команду я отпущу на берег. Я немало постарался, чтобы узнать, как тебе выбраться из Топканы. Для этого мне пришлось заплатить немало денег разным людям. Но это еще больше подкрепляет мой азарт, ведь теперь ты вдвойне мой должник.

Эту записку тебе передаст старший дворцовый эконом. Я хорошо заплатил ему, и он покажет тебе тайный ход, ведущий к морю. Сегодня ночью для тебя там будет оставлена лодка. Если же ты не придешь, я сочту это трусостью и расправлюсь с тобой иным путем. Срок пришел, думай о смерти. Слава Аллаху!»

Себастьяно прочитал записку еще раз и посмотрел на эконома. Тот виновато улыбнулся и возвел очи к небесам.

— Что ж, говори, я слушаю.

— Аллах всемогущ, он все видит и накажет меня за сговор с тобой, христианин. Это большой грех, ведь этот ход — тайна султана. Если он узнает, что я говорю с тобой об этом…

— К чему ты клонишь? Говори же скорее!

— Аллах накажет меня, чувствую, накажет. Какой тяжкий камень взваливаю я себе на сердце. Если султан узнает…

— Что ты хочешь? Денег у меня нет. Разве Ибрагим мало заплатил тебе?

— Ибрагим Дасарлык — хороший господин, но он далеко, а уши султана — они здесь, за каждым углом, в каждой комнате. У султана много ушей, везде уши султана.

— Говори же, хватит плакаться. — Себастьяно в раздражении схватил его за длинную седую бороду. Тот сразу затараторил: